Прошедший год для Международной марксистской тенденции стал годом памяти образованного столетие назад в марте 1919 г. Третьего (Коммунистического) интернационала. Нами отмечались, в частности, открывавшиеся тогда огромные перспективы и ценные уроки его первых четырех конгрессов. Однако всего через несколько лет с момента появления его на сцене истории, Коминтерн испытал внезапный, драматичный и необратимый упадок. Что произошло? Каким образом был утерян весь имевшийся тогда потенциал и превращен в свою противоположность?
Коминтерн родился из руин Второго (Социалистического) интернационала, и закалился в огне Русской революции. В первый год своего существования он представлял собой сильнейшую из когда-либо существовавших международных пролетарских организаций. Капиталисты всего земного шара знали о ней и содрогались от мысли о всемирной коммунистической революции.
Подобно всем другим крупным общественным процессам, взлет и падение Третьего интернационала можно понять лишь как часть процесса столкновения живых сил, где конечный результат никак не предопределен. Националистическое, бюрократическое вырождение, происходившее в СССР, находило свое отражение и в Коминтерне — оба эти процесса шли рука об руку.
Суть вопроса заключалась не в плохих идеях, решениях, или отдельных руководителях, но в столкновении масштабных сил антагонистических классов на национальной и международной арене. Несмотря на героические усилия Троцкого и Левой оппозиции по организации политического отпора вырождению Русской революции, и международному выражению этого вырождения, несмотря на весь громадный авторитет Троцкого, исторический отлив остановить не получилось.
Так что же произошло между Четвертым конгрессом, проведенным в конце 1922 г. и окончательным роспуском Коминтерна 15 мая 1943 г.?
Что такое зиновьевизм?
В условиях жестокой гражданской войны и империалистической интервенции конгрессы Интернационала собирались ежегодно, в то время как в дальнейшем только три конгресса было проведено за целых двадцать лет: пятый в 1924 г., шестой в 1928 г., седьмой в 1935 г. Одно это говорит многое о произошедших переменах. Тот долгий и трагический период включал в себя поражение революций в Германии, Китае и Испании, восхождение Гитлера, начало Второй мировой, убийство Троцкого и многое другое.
Всегда согласуя свою тактику с конкретными условиями, мы не обязаны, однако, каждый раз заново изобретать колесо. Большинство из ответов на вопросы, которые стоят перед нами сегодня, можно найти в опыте прошлого — как в положительном, так и в отрицательном. В самом деле, нет лучшего способа учиться, чем на чужих ошибках. «Как не надо строить революционный интернационал» — такой заголовок вполне подошел бы для этой статьи.
Нам понадобится основательно погрузиться в историю, в тогдашнюю ситуацию и контекст, если мы хотим понять упадок и окончательный крах Коминтерна — процесс, который начался при Зиновьеве и был довершен Сталиным. Роль Зиновьева в закладывании основ последующего удушения Коминтерна — одна из важнейших частей этой головоломки. Таким образом понимание сути зиновьевизма имеет решающее значение для извлечения максимальной пользы из этого опыта.
Прежде всего необходимо понять, что зиновьевизм не есть пустое ругательство, но описание конкретного метода — и метода весьма скверного.
О зиновьевизме можно говорить тогда, когда кто-либо ищет легких способов решения политических или организационных задач; когда вместо терпеливого объяснения прибегают к административным мерам. О подобном можно говорить тогда, когда используются угрозы, запугивание, отстранение от должности и исключение, навязывается слепое политическое послушание и подчинение; когда личный престиж и лояльность к человеку или клике имеют приоритет над политическими и организационными принципами; когда вы отдаете команды сверху «во имя» того или иного органа — как будто у вас автоматически имеются на это полномочия.
Короче говоря, зиновьевизм характеризуется разрешением политических разногласий организационными мерами. Как таковой, этот метод диаметрально противоположен методам подлинного большевизма, и в первую очередь прямо противоположен методам строительства Коминтерна при Ленине и Троцком.
И хотя Сталин взял на вооружение и усовершенствовал методы Зиновьева, мы обычно оставляем термин «сталинизм» для описания более широкого феномена выродившихся или деформированных рабочих государств, хотя в некоторых случаях совершенно верно также ссылаться и на «сталинские» организационные методы.
Ранние годы Коминтерна
Коминтерн был образован из чрезвычайно сырого и политически незрелого материала, источником которого служили главным образом старые реформистские и анархистские организации. Большинство этих сил несло с собой сектантские, ультралевые тенденции без понимания марксизма, тактики и стратегии классовой борьбы.
Эти люди отражали предыдущий, устаревший этап политического и организационного развития рабочего класса. Действовали они главным образом в области грубого прагматизма и самых общих абстракций и не знали как применять материалистическую диалектику к бурным и противоречивым событиям начавшейся после Первой мировой войны эпохи. Они были энергичны и полны благих намерений, но просто не справлялись с задачей — они были лишены роскоши времени, чтобы учиться на своих ошибках и развиваться на этой основе.
Говоря по правде, в период основания Коминтерна настоящих большевиков за пределами России и Болгарии не существовало. Ленину и Троцкому, однако, приходилось работать с тем, что было. Они прилагали огромные усилия, чтобы завоевать лучшие группы и отдельных людей со всего мира на сторону революционного марксизма и большевизма. Даже в России, где хотя и встречалось немало преданных революции кадров, было очень мало по-настоящему разносторонних марксистов, людей с серьезным пониманием теории. Хотя люди подобные Бухарину иногда и включаются в этот небольшой список, только Ленина и Троцкого можно было с полным правом назвать тогда теоретиками.
Прежде всего Ленину и Троцкому приходилось бороться в то время с «детской болезнью» ультралевизны. Вели они эту борьбу, однако, политическими аргументами, резолюциями, «терпеливо разъясняли», преследуя цель просвещения и повышения идейного уровня товарищей. Их метод состоял в том, чтобы использовать ошибки ультралевых, чтобы помочь другим учиться на них. Они выступали с резкой, но конструктивной товарищеской критикой, но никак не с оскорблениями, шельмованием и командирством.
Единственный авторитет, на который может претендовать политическое руководство — моральный и политический. Его нельзя навязать сверху искусственно или бюрократически. Он должен быть заработан с течением времени и постоянно подтверждаться. Подлинный революционный лидер не требует и не может требовать полномочий, основанных на должностях или званиях, таких как «освобожденный работник», «ведущий товарищ», «член ЦК», «член ИК» или «член Международного Исполкома/Международного Секретариата». На товарищей допустимо оказывать только политическое влияние для того, чтобы они могли идти на необходимые жертвы и коллективно соблюдали демократические решения, даже если эти товарищи оказываются в числе проигравших при голосовании.
Однако здоровая дискуссия и возможность политически убедить оппонента требуют времени. Если у руководства низкий политический уровень или недостаточный авторитет, или же ему недостает терпения, оно может искать возможность срезать путь и прибегнуть к организационным маневрам вместо политических аргументов. Подобный скользкий путь приведет только к катастрофе. Ленин однажды предупреждал Зиновьева и Бухарина: «Если вы хотите послушания, вы получите послушных дураков». А самые большие дураки — это те, кто думает, что может построить что-то здоровое и долгоживущее на основе подобных методов.
Еще один важный урок из опыта Коминтерна связан с тем, что с возникновением революционной ситуации времени для создания революционного руководства обычно не остается. «Секрет» успеха Октябрьской революции заключался не только в том, что революционное руководство имело задачу завоевать и удержать власть, но и в том, что оно было старательно создано заранее — в противном случае оно бы просто не справилось с этой задачей.
В истории нашего движения много примеров применения методов а-ля Зиновьев. Конечно, Сталин является здесь классическим примером, хотя он и представляет собой крайний случай. Фактически имея в руках государственную властью, он не просто запугивал или смещал с постов своих противников бюрократическим способом, но и физически истреблял.
Были в нашей истории и такие, как Джеймс Кэннон из Социалистической рабочей партии США, который бесславно использовал эти методы против Теда Гранта и его товарищей из Международной рабочей лиги во время эпизода так называемой «Конференции единства» в Британии в 1938 году, в преддверии основания Четвертого интернационала. И в более близкие к нам времена мы видели, как такие люди, как Джерри Хили и Питер Таафф, использовали подобные методы, неизбежным результатом чего становилось крушение их организаций.
Кем был Григорий Зиновьев?
Григорий Зиновьев (фамилия при рождении — Радомысльский) родился 23 сентября 1883 г. в семье владельца молочной фермы на территории современной Украины. Он был ровесником Каменева; на четыре года моложе Троцкого; на пять лет моложе Сталина; на 13 лет моложе Ленина.
Вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП) в 1901 году в возрасте 18 лет, и с момента раскола в 1903 году на меньшевиков и большевиков, примыкал к последним. Впервые избран в ЦК РСДРП в 1907 году, в 24 года. Первые годы Первой мировой войны провел в эмиграции в Швейцарии, и вместе с Лениным вернулся в Россию в знаменитом пломбированном поезде.
Зиновьев был «самым близким учеником» Ленина в течение десятилетия, предшествовавшего 1917 году, членом зарубежного ЦК, который Троцкий называл «духовным центром» партии. Ленин сам указывал Зиновьева соавтором своей брошюры «Социализм и война» (классический образец большевистской позиции по Первой мировой войне, написанный летом 1915 года). Зиновьев также отметился серией статей по истории войн и классовой борьбы, которые были опубликованы в сборнике работ, наряду с работами Ленина в 1916 году. Ленин часто сотрудничал с другими товарищами, чтобы помочь их развитию, ключевые идеи исходили именно от него. Так было и с брошюрой Сталина по национальному вопросу.
Ленин однозначно воспринимал Зиновьева как перспективного молодого товарища. Будучи одним из главных помощников Ленина, он сыграл важную роль в организации конференции в Циммервальде, которая позволила ему вступить в контакт со многими настроенными против войны левыми со всего мира. Это позволило ему играть ведущую роль в Коминтерне в качестве ведущего организатора первых конгрессов. Им были подготовлены многие документы Коминтерна, на Втором конгрессе он выступил со вступительной речью.
По общему мнению, он был замечательным агитационным оратором. Троцкий отзывался о нем как об «ораторе исключительной силы»: «Его высокий теноровый голос в первый момент удивлял, а затем подкупал своеобразной музыкальностью. Зиновьев был прирожденный агитатор. Он умел заражаться настроением массы, волноваться ее волнениями и находить для ее чувств и мыслей, может быть, несколько расплывчатое, но захватывающее выражение».
Однако Троцкий также отмечал и слабость характера Зиновьева, проявлявшуюся во многих его идеях, решениях и действиях. Его склонность к колебаниям и опоре на организационные маневры могли быть связаны с потребностью компенсировать его основную слабость — недостаточное и несбалансированное политическое понимание марксизма в сочетании с глубоко укоренившимся недоверием к рабочему классу.
Возможно, самым бесславным поступком Зиновьева и Каменева было их голосование против восстания в октябре 1917 года. Тогда они проиграли, оказавшись в меньшинстве и чуть позднее опубликовали статьи против восстания в буржуазной прессе. Ленин требовал их исключения из партии за столь серьезное нарушение дисциплины — не из-за политического расхождения, а потому, что они подвергли риску жизни своих товарищей и судьбу революции из-за своей организационной и политической нелояльности. Однако события развивались так быстро, что этот инцидент вскоре затерялся в общей суматохе тех дней.
Затем, спустя всего несколько дней после победоносного взятия власти, Зиновьев и Каменев вновь показали свою истинную натуру. В условиях давления справа (профсоюза железнодорожников и мелкобуржуазных партий) Зиновьев оказался среди тех, кто склонялся к удалению Ленина и Троцкого из правительства для формирования примиренческой коалиции с меньшевиками и эсерами — партиями, «социалистическими» по названию, а на деле бывшими смертельными противниками социалистической революции. Вновь проиграв решающее голосование, Зиновьев и Каменев вышли из ЦК. Ленин тогда назвал их «дезертирами» за то, что они примкнули к мелкобуржуазным и, в конечном счете, к буржуазным врагам революции.
Однако Ленин всегда старался извлечь максимум из способностей людей и знал, что у Зиновьева есть определенные таланты. Несмотря на свои недостатки и нерешительность, он по-прежнему оставался опытным большевиком, а таковых было немного. В результате Зиновьев был вновь принят в партию, переизбран в ЦК на седьмом съезде партии в марте 1918 года и назначен ответственным за работу в Петрограде. Он также был одним из семи первоначальных членов Политбюро. На партийных съездах 1923 и 1924 годов он выступал с докладами ЦК, с речами, обычно произносимыми Лениным, который в то время был тяжело болен.
Вооруженный идеями Ленина, Зиновьев был непревзойденным оратором и защитником большевизма. Например, он отлично показал себя в дебатах 1920 года в городе Галле в Германии против меньшевика Мартова, где отстаивал точку зрения, что Независимая социал-демократическая партия Германии должна присоединиться к Компартии и Третьему интернационалу. После этого Зиновьев стал известен как «человек Галле», и по некоторым свидетельствам приобрел еще большее влияние, чем Ленин или Троцкий среди немецких рабочих.
Как объяснял Троцкий: «На собраниях партии он умел убеждать, завоевывать, завораживать, когда являлся с готовой политической идеей… Вооруженный готовой стратегической формулой, вскрывающей самую суть вопроса, Зиновьев находчиво и чутко наполнял ее свежими, только что перехваченными на улице, на заводе или в казарме возгласами, протестами, требованиями. В такие моменты это был идеальный передаточный механизм между Лениным и массой, отчасти между массой и Лениным».
Однако, как мы видели, Зиновьев в глубине души был склонен к соглашательству и терял самообладание под давлением великих событий. Годы спустя, давая краткие зарисовки ведущих большевиков в своем «Завещании», Ленин подчеркнул «октябрьский инцидент» описанный выше, и отметил, что поведение Зиновьева и Каменева тогда было «не случайным».
В качестве другого примера можно привести случай во время защиты Петрограда от наступления Юденича в 1918 году, когда Зиновьев вновь не выдержал давления. Вот как описывал этот эпизод Троцкий в автобиографии «Моя жизнь»: «В Петрограде я застал жесточайшую растерянность. Все ползло. Войска откатывались, рассыпаясь на части. Командный состав глядел на коммунистов, коммунисты на Зиновьева. Центром растерянности был Зиновьев. Свердлов говорил мне: «Зиновьев — это паника». А Свердлов знал людей. И действительно: в благоприятные периоды, когда, по выражению Ленина, «нечего было бояться», Зиновьев очень легко взбирался на седьмое небо. Когда же дела шли плохо, Зиновьев ложился обычно на диван, не в метафорическом, а в подлинном смысле, и вздыхал. Начиная с семнадцатого года, я мог убедиться, что средних настроений Зиновьев не знал: либо седьмое небо, либо диван. На этот раз я застал его на диване».
И, конечно же, колебания и нерешительность Зиновьева в критические недели Германской революции 1923 года были еще одним трагическим поворотным моментом в истории — в негативном смысле указывающем на роль личности в истории.
Обо всех этих неудобных фактах Троцкий напомнил всем в своей работе 1924 года «Уроки Октября», с помощью которой он пытался выправить опасный курс Советского Союза и Коминтерна. Неудивительно, что это сделало его первейшим врагом Зиновьева.
Также неудивительно, что у Троцкого не было иных чувств, кроме как презрения к колебаниям Зиновьева, его самолюбованию и отсутствию твердых взглядов. Разгадка этого следующая: Зиновьев не был теоретиком, но считал себя таковым, и многие именно так его и воспринимали. Принципиально низкий политический уровень в сочетании с амбициями, ревнивостью и отличными ораторскими способностями — опасная комбинация, которую Троцкий не мог не замечать.
Как он объяснял: «…будучи только агитатором, не теоретиком, не революционным стратегом, Зиновьев, когда его не сдерживала внешняя дисциплина, легко соскальзывал на путь демагогии… проявлял склонность жертвовать длительными интересами во имя успехов момента».
Меньшевики в насмешку называли Зиновьева «тенью Ленина». Виктор Серж отзывался о Зиновьеве как о «величайшей ошибке Ленина». В большой степени это отражает мелкобуржуазную деморализацию Сержа в то время, когда он писал эти строки. В этих словах, однако, есть доля истины. Как говорил сам Ленин, «он [Зиновьев] копирует мои ошибки».
Но, великая заслуга Ленина: он всегда пытался выявить лучшее в каждом, подобрать подходящих людей для решения определенных задач. Он был терпелив, но непреклонен и был не против дать людям второй или даже третий шанс. В девяти случаях из десяти это давало положительные результаты. Как однажды кто-то сказал: «Если вы хотите узнать человека, внимательно посмотрите как он обращается не с равными себе, а со своими подчиненными». Разница между тем, как Ленин относился к своим «подчиненным», и тем, как это делал Зиновьев, Сталин или Таафф очень поучительна.
Нет сомнений, что Зиновьев был весьма умен, предан делу мировой революции и трудолюбив, но этого недостаточно. Методом Ленина (который мы непременно должны изучать), несмотря на долгие годы совместной работы с ним, Зиновьев овладеть не смог. Прежде всего, он никогда до конца не понял диалектики, что объясняет его постоянные зигзаги и резкие повороты на 180 градусов.
Однако оставленный на произвол судьбы, без политического руководства Ленина, Зиновьев быстро исчерпывал себя. Чтобы компенсировать это, он прибегал к пустой браваде, запугиванию и командирству. Именно это и произошло с Джеймсом Кэнноном после смерти Троцкого, и с Питером Тааффом еще до того, как он исключил Теда Гранта и Алана Вудса из КРИ.
Кэннон и Таафф также были успешными агитаторами и защитниками идей, рожденными другими людьми, но они не были революционными теоретиками или стратегами — несмотря на собственные большие иллюзии относительно этого. Их взвинченный эгоизм делал их недоверчивыми, ревнивыми и злобными, когда дело касалось тех, кто имел превосходное понимание революционной теории, стратегии и тактики — хотя Кэннон никогда не опускался так глубоко в выгребную яму злобы и бесчестности, как Таафф.
Зиновьев и изобретение «троцкизма»
Невозможно тяжелые условия, в которых оказалось молодое Советское государство и Коминтерн, неоднократно описывались в деталях, к примеру, в гениальной работе Троцкого «Преданная революция». Мировая революция не смогла распространиться вширь, изоляция и отсталость республики в конце концов привели к кристаллизации контрреволюционной сталинистской бюрократии. В конечном итоге, условия определяют сознание, и ко времени смерти Ленина, российская партия и шире Коминтерн, уже перестали быть тем, чем они были раньше.
Завидуя Троцкому и воспринимая его как препятствие на пути того, чтобы стать наследником Ленина, Зиновьев образовал союз с Каменевым и Сталиным, известный как первая «Тройка». Подготавливаясь к этой борьбе, Зиновьев выстроил базу своей поддержки в Петрограде (к тому времени переименованному в Ленинград), и в Коминтерне.
Возможно, его ужаснула бы тогда эта мысль, но Зиновьев объективно отражал давление мелкой буржуазии — и через нее буржуазии крупной и империализма. Разворачивался бой не на жизнь, а на смерть — силы революции и контрреволюции боролись за определение будущего Советского государства и Коминтерна.
Именно в этих условиях Зиновьев изобрел термин «троцкизм», противопоставляя его «ленинизму». На XIII съезде партии в мае 1924 г., несколько месяцев спустя после смерти Ленина, Зиновьев выступил с критикой «троцкизма». Распространяя ложь и клевету о Троцком и его роли в революции и гражданской войне, он потребовал его исключения из партии. Однако, из-за того, что множество людей по-прежнему знали правду о роли Троцкого в революции, это оказалось нелегко.
Зиновьев также поспособствовал созданию отвратительного «ленинского культа». На похоронах Ленина он произносил демагогически речи, и вопреки пожеланиям Надежды Крупской, одобрил бальзамирование и выставление его тела на всеобщее обозрение. Что касается Троцкого, он не мог присутствовать на похоронах Ленина, так как находился в тот момент на лечении на Кавказе, также Сталин солгал ему о дате похорон. Естественным образом его отсутствие было использовано для того, чтобы изобразить его врагом Ленина и революции.
Смерть Ленина способствовала смещению баланса сил в сторону бюрократической контрреволюции. По причинам фракционного характера Зиновьев потворствовал антимарксистской «теории» социализма в одной стране, хотя и понимал ее суть. Короче говоря, мелкая и зловредная попытка Зиновьева поднять свой престиж и устранить Троцкого как соперника помогла открыть двери для восхождения сталинизма и, в конечном итоге, восстановления капитализма.
«Метод», применявшийся им в дебатах, включал избирательное цитирование, подтасовки, амальгамы, грубые искажения и откровенную ложь. Сам Зиновьев признал это, когда он и Каменев снова зигзагообразно присоединились к Троцкому, в рамках Объединенной левой оппозиции против Сталина в 1926 году: «Уловка заключалась в том, чтобы связать старые разногласия [между Троцким и Лениным] с новыми проблемами». Сталинисты, сектанты и буржуазные враги большевизма впоследствии усовершенствовали эти методы, совершенно чуждые традициям Маркса, Энгельса, Ленина и Троцкого.
Падение Зиновьева, восхождение Сталина
В то время как Зиновьев был безнадежно нерешителен, Сталин, по словам Троцкого, был «одарен практическим смыслом, выдержкой и настойчивостью в преследовании поставленных целей. Политический его кругозор крайне узок. Теоретический уровень совершенно примитивен… По складу ума это упорный эмпирик, лишенный творческого воображения. Верхнему слою партии (в более широких кругах его вообще не знали) он казался всегда человеком, созданным для вторых и третьих ролей».
Однако именно Сталин олицетворял термидорианскую контрреволюционную бюрократию, Зиновьев этого делать был неспособен.
Как объяснил Троцкий:
«В Сталине каждый [советский бюрократ] без труда находит себя. Но и Сталин в каждом из них открывает частицу своего духа. Сталин есть персонификация бюрократии: в этом и состоит его политическая личность».
К XIV съезду партии Зиновьев и Каменев были переиграны своим бывшим союзником, целеустремленным и безжалостным. Из Политбюро Зиновьев был выведен в июле 1926 года. У него оставалась опора лишь в ленинградской организации и в Коминтерне, но вскоре Сталин лишил его и этого. Должность председателя Коминтерна была упразднена, а Зиновьев был уволен со всех региональных постов.
В десятую годовщину Октября, в ноябре 1927 года, Левая оппозиция организовала демонстрации против бюрократии, которые были подавлены силой. 12 ноября Троцкий, Зиновьев и многие другие были исключены из партии. Многие, в том числе и Троцкий, были отправлены в ссылку — Казахстан, Сибирь и др.
Хотя Зиновьев меркнет по сравнению с Троцким, в сравнении со Сталиным он смотрится весьма неплохо. Начав соперничество за власть со Сталиным — человеком, который никогда не прощал и не забывал — он предрешил свою судьбу. Кроме того, Зиновьев хорошо знал методы Сталина благодаря их совместной работе в первой «Тройке». Сталин не мог стерпеть подобного и стремился полностью демонизировать и дискредитировать его.
Он использовал против Зиновьев его же методы, сочетая их с безжалостной и расчетливой кавказской жестокостью. В конце концов, Зиновьев был «полезным идиотом» для социопатического Сталина, последний же старательно собирал бразды правления за кулисами, действуя умеренно на публике, умело балансируя между фракциями, слоями и классами.
Один Троцкий был твердо уверен в своих идеях и действиях. Действуя в соответствии со своими слабыми и колеблющимся характерами, Зиновьев и Каменев капитулировали и отпрянули к распростертым объятиям Сталина. Их вновь приняли в партию и дали должности среднего порядка, но более они никогда не допускались в ЦК. Они пребывали в тени до октября 1932 года, когда их снова исключили из партии за неактивное разоблачение оппозиционеров. В декабре 1933 года они снова были допущены в партию. Полностью опозоренные, они произносили речи самобичевания, Сталин же наслаждался их падением и позором.
В декабре 1934 года Зиновьев был исключен в последний раз и арестован. В 1935 году его осудили и признали виновным в «моральном соучастии» в убийстве Сергея Кирова, что было в свою очередь сталинской фальсификацией. Тогда он был приговорен к 10 годам заключения.
Затем, в августе 1936 года, начались печально известные показательные процессы. На «Процессе 16-ти» ему было предъявлено обвинение в создании террористической организации, в убийстве Кирова, в заговоре с целью убийства Сталина и прочих чудовищных деяниях. Предполагалось, что он был одним из руководителей т.н. «троцкистско-зиновьевского террористического центра».
Зиновьев и Каменев согласились признать себя виновными за обещание сохранить им жизнь. Сталин сказал им: «само собой разумеется», что они не будут убиты. 25 августа 1936 года, в течение 24 часов после оглашения приговора, они были расстреляны. Каменев якобы сказал тогда Зиновьеву, который выл, кричал и боролся с конвоем: «Успокойся и имей хоть какое-то достоинство!»
Будучи старым большевиком, Зиновьев всегда оставался угрозой и подлежал устранению. Он не мог быть просто поглощен сформированным сталинским аппаратом вместе с сотнями других, его надлежало уничтожить физически.
В 1988 году в период Перестройки советское правительство формально сняло с Зиновьева и других абсурдные обвинения, по которым они были казнены. Таков был Зиновьев — первый председатель Коминтерна.
Как все пошло так стремительно плохо?
Зиновьевизм — еще не сталинизм, хотя он определенно и помог проложить ему дорогу. Поскольку ему не хватало всестороннего понимания проблем мировой революции, Зиновьев поддержал экспансию российской партийной бюрократии — будучи частью ее ядра, он противопоставлял ее растущей власти государственной бюрократии. Однако здесь уже было сказано, что организационные маневры и приемы не могут переломить ход революции и контрреволюции. В конечном счете, только мировая революция может решить проблемы изоляции, отсталости и бюрократии, а победа на этом фронте требует классово-независимой, революционной, интернационалистской политики.
Поскольку Зиновьев был давним соратником Ленина и стоял во главе Коминтерна, свет Русской революции проливался и на него. Это придавало ему моральный вес и авторитет, превосходивший пределы его возможностей и политического уровня. Люди естественным образом обращались к нему за наставлением и руководством, как теоретическим, так и практическим. И из первого и из второго у него выходило нечто невразумительное. Проблема состояла в том, что Зиновьев действительно верил, что с ленинским гением он стоит на равных.
Коминтерн, чья база находилась в отсталой России, был основным инструментом распространения мировой социалистической революции. Но через некоторое время он стал стремительно превращаться в пограничника на службе восходящей сталинской бюрократии, первой линией защиты для его узкой, националистической внешней политики.
В сочетании с серьезнейшими ошибками руководства, глубокие социальные процессы в конечном итоге привели к вырождению как СССР, так и Коминтерна. Относительная и временная стабилизация мирового капитализма, наступившая после отлива послевоенной революционной волны, усилила изоляцию и давление на молодую Советскую Республику и отсрочила мировую революцию.
В США между тем случился экономический рост, известный как «бурные двадцатые» («roaring twenties»). Усталость, напряжение и смерть, которые принесло с собой десятилетие войн и революций привели к тому, что контрреволюция взяла свое, и свинцовый груз бюрократии обрушился на массы. Диалектическим образом революционная волна, полная импульса и возможностей, превратилась в свою противоположность.
Тысячи заклятых врагов большевизма наводнили советское правительство в поисках богатства и престижа. Точно так же Коминтерн был затоплен карьеристами — мужчинами и женщинами, которые не проявляли какого-либо интереса к мировой революции или же активно работали против нее. В последний период мы наблюдали схожее явление в Венесуэле, хотя она и никогда не была рабочим государством.
Многие бывшие оголтелые антибольшевики не только влияли на политику Коминтерна из-за кулис, но даже поднимались на руководящие посты. Например, Мартынов, бывший лидер меньшевиков. Этот архи-мелкобуржуазный реформист энергично поддерживал Сталина против Троцкого, потому что понимал, что Троцкий представляет подлинный большевизм, в то время как политика Сталина открывала путь к возможной капиталистической реставрации. Именно Мартынов придумал так называемый «блок четырех классов», взятый на вооружение Сталиным, что привело к трагедии Китайской революции 1925–27 годов.
Субъективный кризис руководства мирового рабочего класса стал объективным фактором послевоенной стабилизации капитализма.
Пятый конгресс Коминтерна
МMT поддерживает и разделяет решения первых четырех конгрессов Коминтерна. Письменные записи этих встреч — сокровищница марксистской теории и интернациональной политики рабочего класса. Несмотря на продолжительную болезнь Ленина, его и Троцкого уверенность в мировом пролетариате и социалистическом будущем ярко просвечивает через все их выступления и резолюции.
Накануне своей смерти Ленин был прекрасно осведомлен о проблемах молодого рабочего государства, о пагубной роли Сталина. В таких работах как «Лучше, меньше, да лучше», он развернул полномасштабную атаку на восходящую бюрократию и растущую отраву национального шовинизма. Все это, в конечном счете, являлось отражением отсталости и результатом влияния враждебных классов в Советском государстве и его административном аппарате: «Дела с госаппаратом у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны, что мы должны сначала подумать вплотную, каким образом бороться с недостатками его, памятуя, что эти недостатки коренятся в прошлом, которое хотя перевернуто, но не изжито».
В течение нескольких недель после смерти Ленина 21 января 1924 года продвижение контрреволюции резко ускорилось. Пятый конгресс, состоявшийся в июне-июле того же года, служил мостом между Коминтерном Ленина и Троцкого и Коминтерном Сталина с его теорией «социализма в одной стране», безумием «третьего периода» и Народным фронтом.
Пятый конгресс был во многих отношениях «конгрессом Зиновьева». В дискуссиях о мировых перспективах его речи составляли более половины из 120 страниц официальных протоколов. Хотя некоторое расхождение во мнениях все еще было возможно на этом конгрессе — например, имели место протесты против исключения людей за так называемый «троцкизм» — решения его уже были в большой степени срежиссированными. Зиновьев лично возглавил атаку против «правой опасности» троцкизма. В отношении Троцкого он использовал ярлыки мелкобуржуазности, оппортунизма и т. д.
Возможно самым прискорбным фактом было то, что именно на этом конгрессе была запущена кампания так называемой «большевизации» во всем Интернационале. Хотя она могла на первый взгляд казаться «радикальной», на самом деле это была откровенная карикатура на подлинный большевизм.
Вместо терпеливой работы (посредством политических дебатов и передачи опыта) в деле помощи национальным секциям, «большевизация» использовалась Коминтерном в качестве тарана для укрепления позиции «Тройки» — Зиновьева, Каменева и Сталина. Самая общая их цель состояла в том, чтобы подчинить все коммунистические партии российской — «единственной настоящей большевистской партии» — единственной партии, которая будет управлять ими всеми.
Российская большевистская партия была создана и закалена огнем революции и контрреволюции в процессе интенсивных демократических дебатов в течение двух десятилетий. «Большевизация» стала неуклюжим утопическим поиском несуществующего короткого пути, который якобы мог бы в одночасье сформировать молодые коммунистические партии мира по образу и подобию большевиков. Результатом стала больная и искаженная пародия. По сути, это была вариация бухаринско-зиновьевской «теории наступления» — авантюристкой политики, предложенной ими третьему конгрессу, и которая была отвергнута в пользу политики Единого фронта.
Так называемая «большевизация» стремилась взрастить генералов, слепо выполняющих приказы и также слепо ведущих в атаку, — вскоре они разбились вдребезги в бушующих водах классовой борьбы межвоенного периода.
Данная кампания прекрасно сочеталась с антиленинской «теорией» социализма в отдельной стране. Это была недиалектическая идея, согласно которой коммунистическое общество могло быть полностью осуществлено в пределах Советского Союза. Отсюда следовал вывод, что СССР необходимо защищать всеми возможными средствами и маневрами — в ущерб революции в более развитых странах и мировой революции как таковой.
Однако, как объяснил Троцкий в своей более поздней критике проекта программы Коминтерна, представленной на шестом конгрессе: «Если в отсталом СССР социализм осуществим в национальных границах, то тем более в передовой Германии. Завтра развитием этой теории займутся руководители германской коммунистической партии. Проект программы их на это уполномочивает. Послезавтра придет очередь за французской партией. Это будет началом распада Коминтерна по линии социал-патриотизма».
Российские коммунисты всегда пользовались большим авторитетом в Коминтерне — авторитетом, полученным благодаря их четким политическим аргументам, опыту, примеру победы и удержания власти. Теперь же авторитет навязывался сверху. Отдававшиеся приказы должны были выполняться автоматически, независимо от того, насколько они были ошибочны или абсурдны.
«Монолитная» партия?
Десятый съезд большевистской партии состоялся в 1921 году в разгар военного коммунизма и гражданской войны, массового голода, восстания в Кронштадте, империалистического окружения, а также после ожесточенной и разобщающей борьбы между семью различными фракциями. В этих условиях было достигнуто соглашение о временном запрете фракций внутри партии. Связано это было с чрезвычайными обстоятельствами и неотложной необходимостью сохранить партийное единство, существовала угроза революции в целом. Данный вопрос не считался принципиальным.
Здоровая революционная организация — живой динамичный организм. Поток идей, информации, политических разъяснений и повышения идейного уровня должен быть непрерывным. Теперь же, из соображений практичности — потому что отдача команд требует меньше времени, чем завоевание людей с помощью политических аргументов, — Зиновьев ввел временный запрет на фракции во всем Коминтерне.
Соглашаясь лояльно работать над выполнением решений большинства и отстаивая в то же время свои взгляды, политическое меньшинство традиционно получало хотя бы минимальное представительство в выборных органах. Теперь же оно было полностью удалено из национального и международного руководства. Партия должна была стать монолитной сверху донизу исходя из «принципа» — бюрократически централизованной «однородной мировой большевистской партии», «не допускающей никаких фракций, тенденций или групп».
На практике это означало лишение рядовых членов права избирать и контролировать руководство. Внутренние голосования превращались в сфальсифицированные театрализованные представления и более не отражали подлинную волю рядовых членов, безотносительно того занимали ли они верную или неверную позицию.
Марксисты не поддерживают существование фракций в любое время и при любых обстоятельствах. Они могут быть источником злоупотреблений и парализации работы организации. Но иногда для достижения полной ясности и движения вперед необходимо использовать их в качестве временных инструментов для уточнения конкретных вопросов.
Слияния и расколы также являются необходимой частью процесса создания мировой революционной партии. Но здоровая революционная тенденция никогда не должна использовать исключения для разрешения политических разногласий и должна стремиться исчерпать все политические возможности, прежде чем прибегать к расколу.
Зиновьев навязывал сверху перестановки и исключения, тем самым подрывая главный метод устранения разногласий. Политические чистки проводились под видом «большевизма». Не революционная компетентность, а лояльность Москве или главе фактической фракции становилась новой лакмусовой бумажкой для выбора руководства. В результате революционное руководство мирового пролетариата было обезглавлено именно тогда, когда на горизонте виднелись огромные возможности. Как писал Троцкий, такой подход обрекал «молодые слои Коминтерна… на вырождение прежде, чем они успевали вырасти и развиться».
Между демократическим централизмом и бюрократическим централизмом Зиновьева и Сталина лежит глубокая пропасть. Этот разрушительный метод не имеет абсолютно ничего общего с Лениным, и тем не менее он изображается сталинистами, маоистами, анархистами и, конечно же, буржуа, как чистейшая форма ленинизма.
Авторитет «Тройки» не должен был ставится под вопрос, нельзя было сомневаться в ее непогрешимости. Чтобы добиться этого, авторитет Ленина необходимо было присвоить, а авторитет Троцкого уничтожить, особенно в таких ключевых странах, как Германия и Франция. Когда революции терпели неудачу из-за политики «Тройки» или когда ее анализ содержал явные искажения, вместо того, чтобы извлекать из этого уроки, признавать и учиться на своих ошибках, Зиновьев продолжал упорно защищаться и обвинять других. Подобное поведение пагубно повлияло на членов Интернационала. Особенно болезненно отдавались те его ошибки, что касались сроков революционных приливов и отливов.
Мартовское восстание 1921 года в Германии обернулось кровавым поражением, выходу из Компартии Германии 200 000 членов и ее изоляции. И все же, чтобы скрыть свою ошибку, Зиновьев заявил руководителям КПГ: «Коммунистический интернационал говорит вам: вы поступили верно!» Ленин и Троцкий сделали все возможное, чтобы исправить эти ошибки на третьем конгрессе Коминтерна, но, как мы увидим, они имели только ограниченный успех в убеждении ультралевых.
Затем, после еще более катастрофического провала Германской революции 1923 года, Зиновьев возложил всю ответственность за это на руководство немецкой партии. Троцкий отказался обвинять немцев и вместо этого указал на настоящих виновников — Зиновьева и Сталина. В разгар развернувшегося движения, все, что было необходимо, — вдохновляющий толчок, побуждающий немецких рабочих захватить власть. Нерешительность и колебания этих двоих погубили революцию, а вместе с тем и надежду русских на отсрочку от изоляции и отсталости. Вместо того, чтобы ухватиться за взрывную инициативу масс, они убеждали германское руководство «не спешить». Как ясно выразился Сталин: «по моему мнению, немцев необходимо сдерживать, а не подгонять». Они насмешливо считали настоятельный призыв Троцкого к немецким рабочих организовать восстание «оторванным от жизни». Это упущенная возможность имела гигантские масштабы.
Несмотря на то, что Зиновьев стоял во главе Коминтерна, он не взял на себя ответственность за произошедшее. Он и другая часть «Тройки» переоценили революционную зрелость в марте 1921 года и недооценили глубину поражения в 1923 году. Чтобы скрыть свои роковые просчеты, они прибегли к браваде и агрессии вместо диалектически сбалансированной оценки ситуации каковой она была на самом деле. С неактивностью Ленина, вызванной болезнью они с помощью уловок перевели вину на Троцкого, Радека и Тальгеймера. Троцкий был назван «источником правого оппортунизма в Коминтерне». Германия 1923 стала поворотным моментом, открывшим новую, послеленинскую фазу развития Коминтерна.
«Теория наступления» Бухарина и Зиновьева, приведшая к катастрофе в 1921 году, была отвергнута третьим конгрессом Коминтерна. Зиновьев и Бухарин выступили против тактики Единого фронта, утверждая, что Ленин ошибся в этом вопросе, что на него повлиял консерватизм Пауля Леви.
Поэтому на практике, хотя тактика Единого фронта и была официальной политикой, утвержденной после третьего и четвертого конгрессов, ей противостояли многие секции Коминтерна. Вместо этого они приняли инфантильный романтизм «теории наступления», в новом обличье возродившимся на пятом конгрессе.
Некоторые опытные кадры, такие как Карл Радек и Клара Цеткин, пытались защитить ленинскую точку зрения. Но они потерпели поражение, когда Зиновьев переопределил Единый фронт как нечто, сформированное на базе объединения отдельных рабочих «снизу», а не как соглашение между организациями массовых работников. Ультралевые, такие как Фишер и Маслоу, фактически обвинили политику Единого фронта в поражении в Германии в 1923 году, утверждая, что Компартия Германии была ослаблена годами сотрудничества с СДПГ.
Пятый конгресс даже одобрил резолюцию, в которой говорилось, что «ультраимпериализм» может покончить с империалистической войной. Это было скандальным изменением взглядов Ленина на империализм и войну — и это при том, что сам Зиновьев был соавтором работы «Социализм и война».
Пятый конгресс, таким образом, представлял собой полное отрицание политики, за которую успешно боролись Ленин и Троцкий на третьем и четвертом конгрессах, прямое отрицание ленинских работ о «детской болезни левизны». И в очередной раз все эти ошибки были совершены во имя большевизма.
Задача не по силам
Для разрушения Коминтерна как революционного интернационала была подготовлена почва. Как объяснял Троцкий в 1928 году:
«Компартия Советского союза имеет богатейший опыт в области идеологии и революции. Но как показали последние пять лет, она не может прожить целиком на проценты с предыдущего капитала, но должна постоянно его обновлять и расширять, а возможно это лишь посредством коллективной работы партийного разума. Что в таком случае можно сказать о Компартиях других стран, созданных всего несколько лет назад и только проходящих сквозь фазу начального накопления теоретических знаний и практических умений? Без действительной свободы партийной жизни, без свободы дискуссий, свободы определять свой курс коллективно и посредством группировок, такие партии никогда не станут решающей революционной силой».
Зиновьев, по всей видимости, наивно полагал, что авторитета русских и влияния революции в сочетании с приказами сверху будет достаточно, чтобы гарантировать победу во всем мире. Но классовая борьба намного сложнее. Как только капитализм достиг определенной стабильности в начале 1920-х, ему и почти всем остальным ответить на это было не по силам. Осязаемыми и трагическими были последствия их ошибок.
Эти люди не понимали диалектику и были заражены нетерпением — проклятием революционеров. Марксисты должны смотреть на историю как на продолжительный процесс. Зиновьев и его сообщники не обладая необходимым теоретическим уровнем, искали волшебную палочку, чтобы суметь ответить на вызовы изменившейся ситуации. Так они все чаще обращались к бюрократическим методам и командирству.
Кампания «большевизации» означала «русификацию» национальных партий, насильственную перестройку внутренней жизни всех национальных секций Коминтерна, навязанную бюрократически и сверху, с бесцеремонным изгнанием всех несогласных. Десятки тысяч людей по всему миру доверяли российским товарищам и Коминтерну, когда они давали объективные и взвешенные политических советы, но не тогда, когда они давали советы, исходившие из фракционных интересов, — и именно это привело к катастрофе во множестве стран. Беспринципные маневры заменили политические дебаты. Недумающих карьеристов и бюрократов предпочли способным людям, которые могли допустить некоторые ошибки или позволяли себе независимое мышление.
Бухарин опирался на те же методы, что и Зиновьев, после того как сменил того на посту главы Коминтерна, занимая его в период с 1926 по 1929 год. Как и Зиновьев он был негибким, механистичным мыслителем. Лидер болгарских коммунистов Георгий Димитров, имевший еще более грубый политический уровень, принял на себя руководство Коминтерном в 1934 году. Руководил он им вплоть до роспуска десятилетие спустя, совершенствуя использование подобных методов под бдительным надзором Сталина.
К началу шестого конгресса в 1928 году, Сталин уже был на коне. Конгресс не смог исправить ошибки предыдущего, и после проваленной Китайской революции было объявлено о начале «третьего периода», что продлилось до 1935 года.
Вслед за революционным периодом после победы Октября и периодом капиталистической стабилизации недиалектически провозглашался «третий период», согласно которому капиталистическая система входила в период окончательного и неизбежного краха. Все коммунистические партии должны были следовать ультралевой линии — еще одному порочному варианту «теории наступления».
Все некоммунистические партии, включая социалистические, были объявлены «социал-фашистами». Недопустимо стало коммунистам не только работать с ними, но и предписывалось активно работать над тем, чтобы физически противостоять реформистским левым. Совершенно игнорировалось то что миллионы рабочих все еще находились под влиянием социал-демократии. Подобные постоянные зигзаги деморализовали и разрушили Коминтерн как революционный интернационал.
Германия
За пределами России, наиболее сильная Компартия находилась в Германии, именно эта страна была наиболее важна в деле распространения мировой революции. Революции и контрреволюции бушевали здесь начиная с 1918 г., и в 1923 г. суровый экономический кризис и военная оккупация Рура французскими империалистами вызвали еще один революционный подъем.
Однако дезориентированное убийством Розы Люксембург и Карла Либкнехта, оппортунизмом и исключением Пола Леви, а также ультралевизной Фишера и Маслоу, руководство германской Компартии (во главе которого теперь находились Брандлер и Тальгеймер) находилось в состоянии растерянности и нуждалось в четком и решительном руководстве. Они попросили Москву отправить к ним самого Троцкого, чтобы помочь координировать революцию. Конечно, по фракционным причинам им отказали.
Не пытаясь тогда сознательно саботировать революцию, Сталин, Каменев и Зиновьев, однако, не могли предложить последовательную революционную альтернативу. Нестабильность Зиновьева и Каменева и сталинский меньшевизм «двух этапов» обрекли Германскую революцию на поражение. Как объяснено выше, они велели немцам сдерживаться, революционный момент, между тем, был потерян, движение угасло и было разбито. Судьба России была почти предрешена.
Вина лежала на Зиновьеве, ИККИ и российском Политбюро — и все в руководстве знали об этом. Хотя Троцкий и соглашался с тем, что у Брандлера и Тальгеймера присутствовали явные недостатки, он считал, что нельзя превращать их в козлов отпущения. Но, как мы уже показывали, «Тройка» была чрезвычайно искусна в интригах и политике личного престижа. Им удалось отвести вину на Троцкого, Карла Радека и немцев. Была развязана порочная кампания лжи и клеветы, направленная на искоренение какой-либо поддержки Троцкого в Германии.
Брандлер был смещен и заменен Фишером, Маслоу и Урбансом — ультралевыми, выступившими против тактики Единого фронта на третьем и четвертом конгрессах и считавшими Ленина и Троцкого оппортунистами правого толка. Они избавились от всякого, кто хоть немного сочувствовал Троцкому, и выпустили резолюции об исключении Троцкого из Коммунистического интернационала. После того, как они сделали грязную работу для Москвы, им на смену пришло еще более сервильное руководство во главе с Тельманом, при котором антитроцкистская кампания еще более усилилась.
Что еще хуже, Зиновьев изобрел «люксембургизм», чтобы подорвать память и авторитет Розы Люксембург. Как и в случае с Троцким, преувеличивались ее разногласия с Лениным, очернялся ее вклад в революционный марксизм. Но авторитет Розы и Троцкого было не так легко похоронить. Лишь через несколько лет немецкая партия была в конечном итоге потеряна как инструмент мировой революции. К этому всему добавилось безумие «третьего периода» и теория «социал-фашизма», которые помогли проложить путь к восхождению Гитлера.
Франция
Франция стала первой в списке стран, подвергшихся антитроцкистской «большевизации». Троцкий имел там огромный авторитет и множество связей, их необходимо было устранить. Как и в других случаях, руководство Компартии было навязано сверху — из людей с небольшим опытом, не знавших трудных времен войны и борьбы против социал-демократии. Французская Компартия от самофинансирования перешла к зависимости от субсидий со стороны Москвы — тем самым еще один инструмент контроля со стороны рядового состава был вырван из его рук.
Тран отзывался о Троцком и оппозиции как о мелкобуржуазных меньшевиках, «оппортунистических правых», саботировавших Германскую революцию. Фактически, термин «большевизация», по-видимому, впервые встречается именно в статье Трана в марте 1924 года. Как он выражался тогда: «единая идеология, единая политика, единая структура, единое руководство!»
Тран принял теорию «социал-фашизма» и стал автором термина «анархо-фашизм», объединяя с фашистами анархистов и социал-демократов. Он заявил, что фашизм уже находится у власти, так как, по его словам, буржуазная демократия и фашизм — это одно и то же. Менее чем за два года и французская партия была уничтожена как политический инструмент осуществления социалистической революции во Франции. Ожидаемо, наградой Трану стало исключение его вместе с зиновьевцами, входившими тогда в Объединенную левую оппозицию в 1927 году.
Соединенные штаты
В начале своего существования Коммунистическая партия США представляла собой разрозненное, состоящее из фракций образование, вышедшее из Социалистической партии. В движении доминировали многочисленные «иноязычные федерации» иммигрантов — русских, немцев, венгров и др. Трудно поверить, но в самом начале только от 5% до 10% членов Компартии составляли англоязычные отделения. Беря в расчет условия своих стран, многие из этих товарищей полагали, что тайная подпольная организация была принципиально необходимой, хотя условия в США сильно отличались от условий царской России.
В какой-то момент в США существовали две «официальные» коммунистические партии: Коммунистическая партия Америки (во главе с Рутенбергом и Фрейна) и Коммунистическая рабочая партия (собранная вокруг Джона Рида и Гитлоу), обе из которых возникли из левых отколов от Соцпартии. В конце концов после серии указаний Зиновьева и Коминтерна произошло их слияние на беспринципной основе. В результате этого Компартия необратимо разделилась внутри себя на глубоко укоренившиеся фракции.
Послевоенный экономический бум 1920-х годов привел к большому замешательству и отступлению в рядах американской Компартии, в результате чего многие ее участники совершенно отбросили видение будущего, включавшее экономический кризис и революцию. Все это открыло путь для венгра Йожефа Погани, известного в США как Джон Пеппер, и позволило ему дорваться до поста предполагаемого представителя Коминтерна в США. Среди прочих безумств Пеппер провозгласил, что бедные фермеры, а не рабочие, являются революционным классом. Джеймс П. Кэннон сравнивал эти дни с «войной политических банд». Они находились на примитивной стадии создания революционной организации и никогда не имели возможности выйти из этой трясины.
Еще до того как стартовала кампания «большевизации» Компартия США уже находилась в зависимости от Коминтерна. Она рассчитывала на Москву, и на Зиновьева в особенности, как на посредника между различными фракциями. Ей никогда не удавалось создать единое национальное руководство. Подобное положение дел проложило путь для бонапартистских маневров и балансирования Зиновьева между фракциями.
И хотя Компартия США уже была, по факту, «большевизирована», тем не менее, внутри нее также была проведена шумная кампания «большевизации», возглавляемая не кем иным, как Джеймсом Кэнноном. Что интересно, называли его тогда не иначе как «капитан большевизации». Он был твердым сторонником Зиновьева, безоговорочно выполнявшим решения пятого конгресса с почти религиозным рвением. К примеру, после выхода «Уроков Октября» Кэннон и Эрл Браудер запретили публикацию статей Троцкого в теоретическом журнале Компартии США «Workers Monthly».
Как и Зиновьев, Кэннон был высококвалифицированным агитатором, способным схватывать чужие идеи и транслировать их через речи и действия. Он был волевым пролетарским борцом, бывшим членом «Индустриальных рабочих мира» с твердым классовым инстинктом. Он знал и многому научился у таких бойцов, как Билл Хейвуд. Но у него был низкий теоретический уровень, без следа диалектики, и он руководствовался исключительно старым добрым американским прагматизмом и «здравым смыслом».
Учитывая фракционный беспорядок американской организации, можно понять, почему Кэннон был поклонником монолитной партии, где по всем вопросам достигается абсолютное согласие и которой свойственно слепое повиновение руководству. Так намного проще! Но вы никогда не построите настоящую большевистскую партию такими методами — не хватит и миллиарда лет.
Различные лидеры американской партии пытались всячески обскакать друг друга, чтоб заручиться поддержкой Зиновьева или Бухарина. Визиты в Москву напоминали визит в Ватикан. В дополнение к этому, внутренние политические дебаты и результаты голосований начинали определяться заранее за закрытыми дверями.
Фракционная борьба и вмешательство Москвы достигли вершины абсурда на четвертой конвенции Компартии США в 1925 году. Партия была глубоко разобщена, делясь примерно поровну. Фракция Уильяма Фостера и Джеймса Кэннона завоевала на свою сторону большинство делегатов конвенции, выступая против фракции Чарльза Рутенберга и Джея Ловстона. После конвенции, однако, ее решения были отменены телеграфным посланием из Москвы: «Группа Рутенберга более лояльна решениям Коммунистического интернационала».
Фостер хотел выступить против этого решения, но Кэннон отошел от него и образовал третью фракцию — для того, чтобы принять решение Москвы, доказывая одновременно, что он, а не Рутенберг, был более всего лоялен! Он также выступил против обсуждения подобного бюрократического вмешательства Коминтерна в дела партии, поскольку это подорвало бы авторитет последнего.
В очередной раз с одной из ключевых для мировой революции стран обошлись как с пешкой в бюрократических играх. Множество честных и энергичных революционеров необратимо испортились, забыв совершенно о том, почему они когда-то стали коммунистическими революционерами. Фракционность, которая раньше была средством достижения цели, стала самоцелью.
Многие, подобно Фостеру, в конечном счете благополучно вернулись под власть Москвы, так как это несло с собой карьерные перспективы. Но подобное имело временный характер, поскольку фракции в Москве также росли и падали. В первые годы никто не делал ставок на Сталина — большинство даже не подозревало о его существовании. Тогда они заискивали перед такими людьми, как Зиновьев или Бухарин. Когда Сталин, наконец, вышел победителем, так называемые коммунисты со всего мира начали падать ниц перед ним, чтобы завоевать его благосклонность.
К их чести, Джеймс Кэннон и канадец Морис Спектер в конце концов отвергли Сталина. Натолкнувшись на работу Троцкого с критикой проекта программы Коминтерна на шестом конгрессе, они впоследствии заложили основы американского и канадского троцкизма, и Четвертого интернационала. Но методы, которым Кэннон научился у Зиновьева, оставили свой след, и он никогда не сумел от них избавиться. Пока был жив Троцкий, он мог извлечь максимум пользы из Кэннона. С его гибелью все закончилось и для самой важной секции Четвертого интернационала.
Седьмой конгресс
И так было по всему миру. В Италии в 1924 году Грамши сменил ультралевого Бордигу, хотя последний и был признанным лидером, обладавшим поддержкой большинства. Грамши также был активным сторонником «большевизации». В Венгрии и Финляндии Зиновьев полагался на такие заведомо проигрышные варианты, как Бела Кун и Отто Куусинен, — стремящихся сделать все что угодно, чтобы сохранить свои посты, компенсируя этим свое неприглядное прошлое.
В Китае ИККИ и Зиновьев обладали полным контролем над Чэнь Дусю и первым кадровым составом Коммунистической партии Китая, контролируя их денежное содержание и финансы, что ослабляло способность последней озвучивать добросовестную критику и обсуждать разногласия. В Японии две противоборствующие фракции были бюрократически слиты друг с другом Бухариным в 1927 году. Ультралевое руководство большинства при Казуо Фукумото было бесцеремонно удалено без всякой дискуссии внутри партии. Естественно, Фукумото обвинили в «троцкизме», хотя он никогда и не поддерживал Троцкого.
В работе «Третий интернационал после Ленина», написанной в 1928 году, Троцкий отчитывал тогдашнее сталинское руководство Коминтерна объясняя: «Слабости коммунистических партий и их руководства не упали с неба, а скорее являются продуктом всего прошлого Европы. Но коммунистические партии могут развиваться быстрыми темпами в объективно существующей зрелости революционных противоречий, если, конечно, Коминтерн имел бы правильное руководство, ускоряющее этот процесс развития вместо того, чтобы тормозить его».
Правильного руководства, однако, не было и процесс развития был не только замедлен, но и сорван совершенно. К началу седьмого конгресса Коминтерна, состоявшегося в 1935 году, руководство каждой национальной секции было неузнаваемо, столько раз его обновляли. В конце концов осознав смертельную угрозу, которую несла с собой нацистская Германия, и на фоне того, что внутренние враги Сталина были в основном нейтрализованы, «третий период» был отброшен, и возобладала политика Народных фронтов — полная противоположность тактике Единого фронта. Данная политика вопиющего классового коллаборационизма предписывала всем коммунистическим партиям создавать «Народные фронты» со всеми без исключения партиями, противостоящими фашизму, включая, в частности, и буржуазные партии. В Испании и Франции это привело к катастрофе.
Теперь уже твердо сидящая в седле бюрократия обострила одностороннюю гражданскую войну против старых большевиков. Коминтерн и его аппарат были глубоко инфильтрированы тайной полицией, целью которой было искоренение всякой оппозиции Сталину. 133 из 492 сотрудников Коминтерна стали жертвами сталинского «Большого террора». Несколько сотен немецких коммунистов и антифашистов, покинувших нацистскую Германию, были ликвидированы, более тысячи были переданы нацистам.
Многие из тех, кто в конце концов перешел к Троцкому, и встал в оппозицию Сталину, подобно самому Зиновьеву, стояли в свое время на переднем крае антитроцкистских кампаний «большевизации». Это явно был не лучший материал для совместной работы, но, опять же, Троцкий делал все возможное, чтобы работать с тем, что имелось в наличии. Естественно, многие в рядах Левой оппозиции с подозрением относились к этим людям, учитывая их роль в прошлом. Тем не менее, когда в 1936 году Зиновьева судили и приговорили к казни, содержащиеся в сталинских концентрационных лагерях заключенные-троцкисты провели акции протеста. Несмотря ни на что, он играл определенную роль в прошлом, и они это признавали.
Безумие, однако, не кончалось. В ноябре 1939 г. Сталин подписал пакт с Гитлером, совершенно дезориентировав тем самым мировой рабочий класс. Затем, когда немцы вторглись в Советский Союз в июне 1941 года, Коминтерн в очередной раз переобулся на ходу, изменив позицию на активную поддержку союзников.
Наконец, 15 мая 1943 года, в качестве жеста по отношению к британскому, и что еще важнее, к американскому империализму, Исполнительный комитет Коминтерна выпустил постановление национальным секциям: «Коммунистический интернационал, как руководящий центр международного рабочего движения распустить, освободив секции Коммунистического интернационала от обязанностей, вытекающих из устава и решений Конгрессов Коммунистического интернационала».
Совершенно возмутительным образом, в нем говорилось: «Но еще задолго до войны все более становилось ясным, что, по мере усложнения как внутренней, так и международной обстановки отдельных стран, решение задач рабочего движения каждой отдельной страны силами какого-либо международного центра будет встречать непреодолимые препятствия».
В отсутствие какой-либо демократической дискуссии среди рядовых членов, подвергшиеся националистическому вырождению Компартии не глядя подписали резолюцию, и Третий интернационал был распущен. Умер он, однако, задолго до того. В 1936 году, за семь лет до его официального роспуска, в печально известном интервью американскому журналисту Рою Говарду Сталин дал понять, что Коминтерн по существу похоронен.
Говард: «Означает ли это Ваше заявление, что Советский Союз в какой-либо мере оставил свои планы и намерения произвести мировую революцию?»
Сталин: «Таких планов и намерений у нас никогда не было».
Говард: «Мне кажется, мистер Сталин, что во всем мире в течение долгого времени создавалось иное впечатление».
Сталин. Это является плодом недоразумения.
Говард: «Трагическим недоразумением?»
Сталин: «Нет, комическим. Или, пожалуй, трагикомическим».
«Видите ли, мы, марксисты, считаем, что революция произойдет и в других странах. Но произойдет она только тогда, когда это найдут возможным или нужным революционеры этих стран. Экспорт революции – это чепуха. Каждая страна, если она этого захочет, сама произведет свою революцию, а ежели не захочет, то революции не будет. Вот, например, наша страна захотела произвести революцию и произвела ее, и теперь мы строим новое, бесклассовое общество. Но утверждать, будто мы хотим произвести революцию в других странах, вмешиваясь в их жизнь, – это значит говорить то, чего нет и чего мы никогда не проповедовали».
Революционный интернационал — это прежде всего его программа, метод, знамя и традиции. Вплоть до 1933 года Троцкий и Международная левая оппозиция считали себя исключенной из Коминтерна фракцией, которая боролась за его политическое реформирование в целях возврата к подлинному ленинизму. Но к 1933 году, с появлением Гитлера, процесс распада зашел слишком далеко. Отсюда призыв Троцкого о необходимости создания Четвертого интернационала и его официальное основание в 1938 году. Троцкий провел остаток своей жизни в борьбе за подлинные идеи и методы большевизма — в борьбе, которую он вел до самого конца.
Политические и организационные вопросы неразрывно связаны
Методы Зиновьева и Сталина обычны для буржуазной политики. Бесчестность и уловки — хлеб насущный для паразитического меньшинства, отчаянно стремящегося сохранить контроль над большинством. Наша же высшая цель несовместима с лживостью и вероломством.
К сожалению, некоторые в нашем движении уступили давлению великих событий и прибегли к подобным методам, чтобы скрыть свои пробелы и недостатки. Их действия негативно повлияли на несколько поколений потенциальных революционеров. Эти чуждые методы широко распространены и сегодня на левом фланге, но не должны допускаться ни на каком-либо уровне в здоровой революционной организации. Неформальная политика малого круга — почти неизбежная стадия становления организации. Но если организация не перерастет эту стадию, она никогда не будет способна выполнить свою главную задачу — поднять рабочие массы на свержение капитализма.
К счастью, такие товарищи, как Троцкий и Тед Грант, сохранили подлинные методы марксизма для будущих поколений. И, анализируя этот опыт диалектически, мы также можем сделать положительные выводы из негативных методов, используемых другими.
В конечном счете политические разногласия отражают вопросы и сомнения, возникающие у различных слоев рабочего класса, и также являются отражением давления идей чуждых классов на рабочее движение.
Самый очевидный урок, который мы можем извлечь из этого опыта, заключается в том, что невозможно разрешать политические проблемы, прибегая к организационным мерам. Цинизм и деморализация, упадок и гибель самой революционной организации — таковы неизбежные результаты.
Программа, анализ ситуации, теория и, в частности, диалектика — это не просто красивые атрибуты, но необходимые для нашей работы вещи. Вместо нетерпения и авантюризма революционные марксисты должны учиться «терпеливо объяснять» — не только широким рядам рабочего класса, но и своим собственным товарищам. Само собой разумеется, здесь нет места для завышенного самомнения, погони за престижем или сколачивания клик.
Не существует универсального лозунга, декрета или организационной формы на все случаи жизни, которые можно было бы навязать сверху, чтобы волшебным образом решить все наши проблемы в любой стране в любое время. Если бы это было так, свержение капитализма состоялось бы уже десятилетия назад!
Как объяснял Троцкий: «Большевизм всегда силен был исторической конкретностью в выработке организационных форм, — никаких голых схем. Переходя из этапа в этап, большевики радикально меняли свою организационную структуру. Между тем, теперь один и тот же принцип «революционного порядка» применяется к могущественной партии пролетарской диктатуры; к германской коммунистической партии, представляющей серьезную политическую силу; к молодой китайской партии, оказавшейся сразу вовлеченной в водоворот революционной борьбы, и к небольшому пропагандистскому обществу, каким является партия Соединенных Штатов».
Революционная организация должна создавать руководящие группы на всех уровнях, находя баланс между сильными и слабыми сторонами своих кадров в политическом и организационном вопросах. Мы должны стремиться к тому, чтобы целое было больше суммы его частей. В этом процессе необходимо правильное распределение ролей — когда человек начинает играть неподходящую для себя роль, он может все испортить, даже если у него имеются и другие сильные стороны.
Ничто не заменит бдительного, внимательного, заинтересованного рядового состава в сочетании с отзывчивым руководством, подающим пример и зарабатывающим свой авторитет политическими методами, признавая и исправляя свои ошибки, тогда когда это необходимо. Нам необходимо подняться над существующей беспринципной мелочностью и начать самоотверженно бороться за дело мировой социалистической революции.
И последнее, но не менее важное: история Коминтерна показывает, что нельзя на скорую руку создать революционное руководство в момент начала революции. С началом же ослабления революционного прилива, контролировать ситуацию станет еще сложнее.
К счастью, для тех из нас, кто борется сегодня за социалистическую революцию, история движется в необходимом нам направлении, и темпы истории ускоряются. Нам чрезвычайно повезло иметь доступ к трудам и опыту великих марксистов. Подобный материал — настоящий золотой рудник, благодаря которому мы можем сократить период подготовки и отбора кадров.
По причинам, которые мы подробно касались в других наших материалах, Четвертый интернационал не смог добиться успеха. Но ММТ перехватило знамя Троцкого, точно так же как Троцкий в свое время сделал это со знаменем Ленина. В одной стране за другой мы будем проходить испытание революционной борьбой раньше, чем мы представляем — в таких условиях на изучение и применение полученного опыта просто не хватит времени.
Джон Питерсон