Одна из узловых точек общественно-политического процесса в поздней истории деформированных рабочих государств Восточной Европы – эволюция демократического профсоюзного движения в этих государствах в направлении правого политического фланга, а также роль профсоюзов в реставрации капитализма на территории этих государств. Тут на память старшему поколению читателей могут прийти забастовки шахтеров в позднем СССР под антикоммунистическими требованиями и тогдашняя деятельность профсоюзов вне ВЦСПС. Но намного более концентрированный пример – польская «Солидарность».
Невозможно отрицать тот факт, что первоначально эти независимые профсоюзы имели действительно широкое влияние среди рабочих своих стран. Также, как невозможно отрицать, что лозунги демократизации были действительно близки рабочему классу. Запрос на них был порожден из объективных особенностей сталинистских режимов, устранявших рабочий класс от непосредственной политической власти и контроля над экономикой. Но возникает вопрос: каковы были внешние и внутренние предпосылки для оседлания профсоюзов реакционными силами?
Простой сталинистский ответ как правило сводит дело исключительно к «деньгам ЦРУ», заговору или даже заведомой реакционности рабочих и профсоюзов, выставляя их безвольным объектом для манипулирования со стороны антикоммунистических сил. Но это объяснение совершенно неудовлетворительно, как и всякое конспирологическое объяснение. Понятно, почему в итоге сталинисты приходят именно к такого рода объяснениям, ведь в противном случае для понимания того, что произошло в 1980-е, недостаточно было бы просто сослаться на «предательство отдельных лиц» или внешнее влияние. Необходимо было бы рассмотреть основополагающие ошибки в собственной политике, в самой сталинистской системе, с присущими ей характерными чертами.
Чтобы хотя бы подступиться к вскрытию природы процесса трансформации первоначально прогрессивной роли независимых профсоюзов (и особенно их руководства) в реакционную, следует взглянуть на динамику и политическое содержание развития описываемого движения в тот период. И здесь «Солидарность» предоставляет нам идеальный материал для исследования.
«Солидарность» в 1980-е: проблема оценок в троцкистском движении
Но до того как мы коснемся вопроса о фундаментальном провале сталинистской политики в Польше, предопределившей дальнейший ход событий, необходимо проявить политическую и историческую честность, указав на то, в чем ошибалась значительная часть троцкистских тенденций того времени, когда они давали оценку «Солидарности» и разворачивающихся в стране событий. Также, здесь я намерен показать, в чём заключается подлинная оценка событий тех лет и «Солидарности» с точки зрения ортодоксального троцкистского подхода.
В столкновении в декабре 1981 года между польским сталинистским режимом и «Солидарностью» немалая часть троцкистских организаций встала на позицию безусловной поддержки Валенсы и профсоюза. Этот первоначальный импульс опирался на верную предпосылку, коренящуюся в задаче поддержки движения политической революции рабочего класса в деформированных рабочих государствах. Но, вместе с тем, целый ряд троцкистских течений того времени, не смогли увидеть определенного и очень конкретного реакционного потенциала, который был заложен в «Солидарности» в тот период и не сделали соответствующих выводов (хотя бы для собственного актива) на основе этого.
Многие согласятся, что руководство и идеология «Солидарности» в конце 1980-х гг. были реакционными. Однако против этого защитники «Солидарности» указывают, что она зародилась как низовое рабочее движение, что это движение использовало традиционные методы пролетарской классовой борьбы и пользовалось поддержкой подавляющего большинства рабочего класса Польши. Разве классовый состав движения не является окончательным критерием, по которому марксисты должны судить о нем, независимо от его идеологических форм и свойств? Историческая практика показала, что это не всегда так.
Хотя классовый состав конкретного движения важен для определения его характера, его недостаточно для вынесения полного политического диагноза во всех случаях. Один из ключевых вопросов также заключается в том, какая именно политическая сила господствует в движении, какие идеи и устремления за ней стоят. Наглядной иллюстрацией этого является политическая борьба Маркса и Энгельса против Вейтлинга в «Союзе справедливых» и Прудона.
Троцкистская тактика по отношению к профсоюзам основывается на той предпосылке, что последние являются инструментами, пусть и искаженными, с помощью которых рабочие борются за улучшение своего экономического положения в капиталистическом обществе. Нормальный метод ведения этой борьбы — забастовка. В целом марксистский авангард поддерживает забастовки. Но возможно ли, что при известных условиях забастовки могут быть реакционными? Такое может быть. Один пример: забастовка совета рабочих Ольстера в 1974 году. Целью этой конкретной забастовки была поддержка протестантского британского господства в Северной Ирландии.
Для кого-то это может показаться шокирующим, но есть ряд исторических ситуаций, в которых непосредственные настроения, цели или действия групп и даже целых отрядов рабочего класса, или его руководства, противоречили его долгосрочным интересам. Польский кризис 1981 года представляет собой один из таких примеров. Государственная собственность на средства производства, характерная для деформированных рабочих государств, представляла собой историческое завоевание рабочего класса, которое необходимо было защищать от попыток капиталистической реставрации.
Зародившись первоначально как действительно левое рабочее движение в 1970-е гг., к сентябрю 1981 г. «Солидарность» по своей идеологии, международным связям и политической программе явно превратилась в движение, направленное на восстановление капиталистической собственности в Польше. Кризис польского государства в декабре 1981 года мог быть разрешен либо приходом к власти лидеров «Солидарности», либо ее подавлением. Такова трагедия политической ситуации тех лет: в клинче друг с другом сошлись паразитическая сталинистская бюрократия и независимое профсоюзное руководство, уже вставшее на реакционный путь в области экономических и политических требований. Надо также заметить, что в конечном счете лидеры «Солидарности» и польские сталинистские руководители двигались в одном направлении, хоть и разными путями.
Троцкизм и вопрос о защите СССР
Для троцкистов «Солидарность» и её история могут быть проанализированы только в рамках нашей позиции по деформированным рабочим государствам и её программным следствиям. Марксисты определяют классовую природу конкретно взятого государства по его социальному содержанию, т.е. по характеру защищаемых им отношений собственности, а не по его поверхностным политическим формам. Троцкий заметил в 1939 году:
«…экономика определяет политику не прямо и непосредственно, а лишь в последней инстанции, но она все же определяет ее. Именно это марксисты утверждают в противовес буржуазным профессорам и их ученикам. Анализируя и обличая возрастающую политическую независимость бюрократии от пролетариата, мы никогда не упускали из виду объективные социальные пределы этой «независимости», именно национализованную собственность, дополняемую монополией внешней торговли» (Троцкий Л.Д. «От царапины – к опасности гангрены». Из материалов полемики с фракцией Шахтмана-Бернама в СРП. 1939 г.)
Советский союз – государство, созданное пролетарской революцией, первым в мире обобществило средства производства и установило монополию внешней торговли. Эти исторические достижения сохранялись в СССР, и были воспроизведены после Второй мировой войны в деформированных рабочих государствах в Восточной Европе, в Китае, на Кубе и в Индокитае.
Подавление капиталистического рынка как регулятора экономической деятельности глубоко трансформирует любое общество. Установление плановой экономики — даже если оно осуществляется сверху по указу сталинистской бюрократии — представляет собой важный шаг вперед для рабочего класса. Режимы сталинского типа обычно пытались укрепить и узаконить свое правление, улучшая условия жизни рабочих. В Восточной Европе это означало полную занятость, стабильные (и часто субсидируемые) цены на продукты питания, гарантированное бесплатное медицинское обслуживание, дешевый транспорт и жилье, а также общее повышение уровня жизни и социальной мобильности работающего населения. Рабочие в этих обществах, естественно, положительно оценивали такие социальные достижения.
Однако этим социальным завоеваниям беспрерывно угрожала абсолютная монополия на политическую власть, которую ревностно охраняла правящая каста. В обществе, где каждый аспект экономической жизни — от установления ставок заработной платы и продолжительности рабочего дня до ценообразования на товары — регулируется политикой сверху, основная масса населения не имеет эффективных средств влияния на какие-либо решения. Чтобы защитить свое шаткое правление, бюрократы должны подавлять любые проявления автономной политической и даже культурной жизни. Смирительная рубашка, наложенная на творческий потенциал населения, отталкивает многих лучших представителей трудящегося большинства и интеллигенции. Она, по словам Троцкого, порождает общество, на котором лежит «серая печать равнодушия».
Задача, которую ставили себе силы революционного марксизма применительно к этим государствам, заключалась в том, чтобы мобилизовать пролетариат против бюрократии в политической революции, чтобы разрушить сталинский аппарат и установить прямую власть рабочих. Предпосылкой для руководства пролетариатом и верной линии в политической революции является непримиримая защита уже завоеванных достижений предыдущего периода. Как заметил Троцкий в 1940 г.:
«Сознательный рабочий знает, что успешная борьба за полное освобождение немыслима без защиты прежних завоеваний, как бы скромны они ни были. Тем более обязательно отстаивать такое гигантское завоевание, как плановое хозяйство, против возврата капиталистических отношений. Кто не умеет охранять старые позиции, никогда не завоюет новых» («Манифест Четвертого интернационала», 26 мая 1940 г.)
В этой связи важно вспомнить анализ Троцкого о противоречивой роли сталинского аппарата в деформированных рабочих государствах. В 1933 году Троцкий писал, что сталинский аппарат:
«…выполняет двойственную роль: сегодня, когда уже нет и еще нет марксистского руководства, он защищает своими методами пролетарскую диктатуру; но методы эти таковы, что облегчают завтрашнюю победу врага. Кто не понял этой двойственной роли сталинизма в СССР, тот не понял ничего» (Троцкий Л.Д. «Классовая природа советского государства». 1933 г.)
Вместо диалектического понимания Троцким сталинистской бюрократии те «троцкисты», которые в декабре 1981 года безоговорочно встали на сторону Валенсы и уже полностью захваченной католической церковью «Солидарности», выдвигали тезис о том, что «сталинизм насквозь контрреволюционен». Эта ошибочная формулировка в конечном счете оттеняла тот факт, что, несмотря на антирабочую и контрреволюционную политику правящей бюрократии, она периодически вынуждена была принимать меры для защиты системы национализированной собственности, из которой черпала свои привилегии в тот период. Подобная линия поведения была характерна для бюрократии стран Восточного блока до того момента, пока она не смогла прийти к возможности безболезненно (даже выгодно) для себя демонтировать плановую экономику сверху и интегрироваться в ряды международного класса капиталистов, как это произошло в конце 80-х и начале 90-х на территории СССР.
Траектория контрреволюции согласно Троцкому
Ленин заметил, что с точки зрения сохранения большевистской власти белогвардейские армии были гораздо менее опасны, чем ввоз дешевых товаров. Большевики установили государственную монополию внешней торговли, чтобы защитить рабочее государство от подрыва более высокой производительностью труда в капиталистическом мире. Нарушения этой монополии представляют реальную опасность для дальнейшего существования форм собственности рабочего класса.
В Советском Союзе в условиях НЭПа 1920-х гг. также развивались внутренние тенденции к реставрации, олицетворяемые кулаком и нэпманом. Главным преимуществом, которым обладал сталинский бюрократический режим по отношению к кулаку, была относительная политическая атомизация последнего как социальной прослойки. Тем не менее было бы ошибкой полагать, что социальная контрреволюция в Восточном блоке обязательно требовала сплоченной «авангардной» организации. Подавляющее экономическое превосходство Запада само смогло обеспечить проникновение частного капитала в ситуации краха государственных аппаратов, защищающих национализированную собственность.
Троцкий и другие марксисты часто противопоставляли динамику развития пролетарской и буржуазной революций. Западноевропейский класс капиталистов выработал материальные и культурные предпосылки и условия своего господства изнутри феодального общества. Завоевание политического господства было лишь заключительным актом буржуазной революции, до того осуществлявшейся подспудно в области экономики. Пролетариат, обездоленный и эксплуатируемый класс при капитализме, не может в полной мере выработать свой собственный способ производственных отношений изнутри буржуазного общества именно потому, что собственность рабочего класса основывается на тотальной экспроприации буржуазии и коллективизации средств производства, хотя определенные элементы этого способа производства и получают свое рождение здесь и сейчас.
Прежде чем пролетариат сможет экономически экспроприировать буржуазию, он должен сначала установить свое политическое господство. Плановая экономика, как отличительная экономическая черта господства рабочего класса, требует коллективизации раздробленных владений и средств производства отдельных буржуазных собственников. Экспроприация ключевых секторов капиталистической экономики, как правило, происходит в относительно сжатые сроки. Обратное преобразование национализированной собственности в частную собственность – более длительный процесс.
«В течение первых месяцев советского режима, пролетариат господствовал над буржуазной экономикой. В области сельского хозяйства диктатура пролетариата опиралась в течение ряда лет на мелкобуржуазную экономику (в значительной мере опирается и сейчас). В случае успеха буржуазной контрреволюции в СССР, новому правительству пришлось бы, в течение длительного периода, опираться на национализованное хозяйство. Но, что означает такого рода временное противоречие между государством и хозяйством? Оно означает революцию или контрреволюцию» (Троцкий Л.Д. «Нерабочее и небуржуазное государство?» Из материалов полемики с фракцией Шахтмана-Бернама в СРП. 1939 г.)
За сорок лет до создания «Солидарности» Троцкий уже определил наиболее вероятный курс капиталистической реставрации в плановой экономике после захвата власти контрреволюционным руководством:
«Главной задачей новой власти было бы, однако, восстановление частной собственности на средства производства. Прежде всего потребовалось бы создание условий для выделения из слабых колхозов крепких фермеров и для превращения сильных колхозов в производственные кооперативы буржуазного типа, в сельско-хозяйственные акционерные компании. В области промышленности денационализация началась бы с предприятий легкой и пищевой промышленности. Плановое начало превратилось бы на переходный период в серию компромиссов между государственной властью и отдельными «корпорациями», т.е. потенциальными собственниками из советских капитанов промышленности, их бывших собственников-эмигрантов и иностранных капиталистов. Несмотря на то, что советская бюрократия многое подготовила для буржуазной реставрации, в области форм собственности и методов хозяйства новый режим должен был бы произвести не реформу, а социальный переворот» (Троцкий Л.Д. «Преданная революция»)
Помимо сохранения значительной доли капиталистических форм в сельском хозяйстве, мелкотоварном производстве и розничной торговле в Польской Народной Республике после Второй Мировой, продвижение к полномасштабной контрреволюции требовало открытия дверей для неконтролируемого проникновения крупного иностранного капитала в страну. Именно шаг к этим мерам принципиально отличал программу «Солидарности» 1981 года от первоначальных программных установок предшествовавших ей структур конца 1970-х гг. Надо заметить, что в дальнейшем и ряд видных участников «Солидарности» её раннего периода, например Яцек Куронь (даже побывавший министром в первом правительстве Валенсы), дали критическую оценку роли профсоюза.
Чтобы понять контекст того, что происходило с польскими профсоюзами во второй половине XX века, необходимо обратиться к истории страны и расстановки общественных сил.
К вопросу об истории Польши
В Польше 1980-х гг. проблема общественного характера государства была теснейшим образом связана с национальным вопросом. Польша как национальное государство — угнетенное, разделенное и временами просто не существовавшее на карте Европы — почти тысячу лет боролась за независимое национальное существование. Польский национализм, причудливо переплетенный с Римско-католической церковью, большую часть второго тысячелетия вращался вокруг противостояния с русскими. Широко распространенные в Польше антироссийские, антисоветские и антикоммунистические настроения нашли яркое отражение в программе и деятельности руководства «Солидарности» в 1980-е. Ирония истории здесь в том, что, реставраторам капитализма из руководства «Солидарности» удалось сплотить массы под знаменем польской «независимости» в успешном противостоянии со сталинистами (каковые в рамках пропаганды приравнивались к продолжателям русского имперского господства), лишь для дальнейшего превращения Польши в полуколонию западных финансовых центров и экспортера дешевой рабочей силы в западную Европу.
После Первой мировой войны и Октябрьской революции Польша вновь появилась на карте Европы как независимая держава впервые более чем за столетие. После поражения Красной Армии на подступах к Варшаве в августе 1920 года Польша под руководством маршала Пилсудского сумела аннексировать значительную часть территорий, включая части Украины, Беларуси и Литвы. Сталин ненадолго взял под контроль эти территории (и немного больше) в результате пакта Молотова-Риббентропа. Впоследствии Третий Рейх полностью поглотил Польшу в качестве «военного трофея» в ходе своего похода на восток. В конце войны, когда Советская армия оттеснила нацистов, Сталин всерьез рассматривал возможность поглощения Польши в качестве семнадцатой республики СССР. Только шанс заключить сделку с мировым империализмом в Ялте убедил его позволить возродиться отдельному национальному государству. Но Польша 1945 года была меньше, чем Польша 1939 года. Это, в сочетании с деспотичным русским национализмом кремлевских правителей, гарантировало сохранение националистической по своему характеру враждебности к СССР, которая в конце концов расцвела в форме культа Пилсудского, в том числе внутри «Солидарности».
Крестьянский вопрос
В ранний послевоенный период в Польше прошли половинчатые попытки насильственной коллективизации по сталинскому образцу. Позже от них отказались. 1944-1947 гг. фактически были периодом неявной гражданской войны. К 1980-м годам более трех четвертей пахотных земель в Польше находились в руках мелких крестьян. По переписи 1970 г. около 57% частных фермеров в среднем владели менее чем пятью гектарами земли. Этот слой часто характеризовали «рабоче-крестьянским», потому что его доходы были лишь частично связаны с землей. Существование этого слоя обеспечивало постоянное взаимопроникновение и взаимовлияние пролетариата и крестьянства — фактор, наглядно продемонстрированный профсоюзом в форме «Сельской солидарности» в 1981.
Жан-Ив Потель сообщает о комментарии Веслава Кецика, члена Комитета общественной самообороны KOR (одной из организаций создавших «Солидарность»), французскому профсоюзному деятелю, который недоумевал по поводу поддержки «Солидарностью» требования крестьян об индивидуальных правах собственности на землю:
«Земля — их инструмент. Но правительство имеет право забрать себе любой участок земли, освободившийся или выставленный на продажу. Существует постоянная угроза «коллективизации». Также когда крестьянин «плохо обрабатывает свою землю» они могут отобрать ее… Требовать гарантии индивидуальной собственности — это, в некотором смысле, требовать гарантии занятости и личного контроля над вашей собственной работой». (Жан-Ив Потель «Лето перед заморозками: «Солидарность» в Польше». 1982 г.)
Кецик продолжает, указывая, что крестьяне «напуганы тем, что государство может забрать их землю. Поэтому они тратят все свои сбережения» на бытовое обустройство. Нежелание крестьян-собственников вкладывать средства в механизацию или другие улучшения своего хозяйства означает, по словам Потеля, что «вместо накопления капитала наблюдалась декапитализация частного сельского хозяйства».
Тщетные попытки сталинистов примирить мелких землевладельцев, которые составляют социальную базу католической церкви и обеспечивают естественную поддержку прокапиталистическим течениям, принесли дополнительную «выгоду» в виде нанесения вреда польскому сельскому хозяйству. Корреспондент The Nation Дэниел Сингер в своей работе «Дорога к Гданьску» (1981 г.) давал по этому поводу такой комментарий:
«Экономические недостатки этой гибридной системы очевидны: 30 процентов всей рабочей силы по-прежнему занято на земле, и Польша является нетто-импортером продовольствия. В политическом плане такое положение вещей также является серьезной проблемой для правителей страны. Планировщики должны учитывать реакцию крестьян и капризы природы, партийное руководство должно считаться с тем, что оно управляет страной, в которой более четверти населения составляют частные собственники»
Католическая церковь
Когда Советская армия пробивалась в боях с Вермахтом через Восточную Европу в 1944-1945 гг., страны, которые она освобождала, были в основном аграрными и крестьянскими по своему экономическому характеру (за исключением Чехословакии). Даже та часть Германии, которую она завоевала, была прежде всего территорией господства юнкеров-помещиков Восточной Пруссии. В каждой из этих стран местные сталинисты, большинство из которых прибыло в обозе советской армии, в конце концов намеревались воспроизвести политические и социальные условия СССР. Это намерение включало в себя программу форсированной индустриализации, насильственной коллективизации сельского хозяйства и подавления всех форм оппозиции новым режимам.
В работе «История стран народной демократии» (1974 г.) Франсуа Фейто описывает положение церкви в первые годы сталинского правления:
«После смерти Сталина большинство руководителей католической церкви находились в тюрьмах… В Польше несколько епископов были арестованы в 1951–1952 годах в нарушение соглашения 1950 года между государством и церковью, а осенью 1953 года монсеньор Вышиньский был помещен под домашний арест в монастырь… Тысячи священников и непокорных монахов были брошены в тюрьмы или интернированы во всех восточных странах…
…
Между 1945 и 1952 годами все страны народной демократии разорвали дипломатические отношения с Ватиканом, изгнали папских нунциев и осудили существующие конкордаты. Католическая пресса была сведена к минимуму. Только в Польше религиозное образование оставалось теоретически обязательным, но даже там власти нашли тысячу и один предлог для нарушения закона».
Враждебность Москвы к церковной иерархии была связана с откровенно антикоммунистической позицией Ватикана в предшествующий период. Во время нацистской оккупации основная часть польского духовенства проявляла профашистские симпатии:
«…большинство католического духовенства симпатизировало не столько WICI (окололевой крестьянской молодежной организации), сколько фашистским и антисемитским заявлениям священников-депутатов, господствовавших в сейме. Хороший пример таковых – знаменитый аббат Тшечак, который использовал католическую ежедневную газету «Малый Дзенник» для оправдания расистской политики Гитлера, опираясь на папские энциклики» (Жан-Ив Потель «Лето перед заморозками: «Солидарность» в Польше». 1982 г.)
За тридцать пять лет, последовавших за советским захватом Польши, Польская объединенная рабочая партия (ПОРП) ни разу серьезно не бросила вызов религиозной реакции. Даже в самый жесткий период гонений церковь продолжала расти и приобретать влияние. Не сумев нейтрализовать влияние духовенства, в послесталинский период режим сменил курс. В 1956 году Гомулка отказался от попыток коллективизации сельского хозяйства, одновременно восстановив религиозное обучение в школах и католических капелланов в тюрьмах и больницах. Он также вернул первоначальным редакторам католический еженедельник «Тыгодник повшечный», который был отнят у них в 1953 году за отказ опубликовать некролог Сталина на первой полосе. В отношениях между церковью и государством за тридцать лет существования ПНР были свои приливы и отливы, но в целом сталинисты умиротворяли епископат в безуспешной попытке легитимировать собственное правление.
Запретив любые другие формы социальной или политической оппозиции, сталинисты обеспечили моральный авторитет католической церкви практически во всех слоях польского общества. Исчезли антиклерикальные традиции широких слоев интеллигенции и рабочего движения довоенного периода. Религиозность стала доступным и легальным способом фрондирования и выражения несогласия. В работе Кристофера Квиика «Poland: Genesis of a Revolution» (1983 г.) приводится такое высказывание одного польского антикоммуниста:
«В других странах, управляемых коммунистами, где церковь не имеет доступа к молодежи или по историческим причинам изолирована от широких слоев населения, растет отвращение к коммунизму, его коррупции, авторитаризму и, прежде всего, его систематической лжи, постепенно переходящее в циничный конформизм или покорность, за которой следует уход от каких-либо общественных учреждений (включая церковь – прим. ред). В Польше же, поскольку большинство людей отождествляло себя с традиционными церковными ценностями патриотизма и чести, ее моральный авторитет среди населения неуклонно рос».
«Моральный авторитет», накопленный епископатом, трансформировался в значительное светское влияние сначала на «Солидарность», а затем через неё. Римско-католическая церковь в Польше не является классово или политически нейтральной организацией. Она привержена поддержанию капиталистического порядка, уничтожению атеистического марксизма и сохранению подлинной святая святых — частной собственности. Это факты, от которых нельзя избавиться, просто игнорируя мессы на фабриках, папские знамёна, иконы мадонн и религиозные процессии. Но, к сожалению, эти факты прошли мимо внимания многих левых обозревателей того периода.
Внутри церковной иерархии существовали некоторые различия в подходах к тому, как конкретно использовать свое влияние. Кардинал Глемп, следуя традиции кардинала Вышиньского, в основном заботился об усилении своего контроля над образованием и доступом к средствам массовой информации. С этой целью церковь стремилась изображать из себя посредника между «Солидарностью» и режимом, используя при этом любую возможность для обращения в свою веру представителей городского рабочего класса. Но в то время недавно назначенный советом кардиналов понтифик польского происхождения и яростный антикоммунист, имел несколько более интервенционистские наклонности. Так Оливер Макдональд описал Иоанна Павла II в своей заметке для New Left Review 1983 года:
«Гораздо более рьяный по отношению к народному движению как таковому, чем Вышиньский, Папа был заинтересован в сотрудничестве и гегемонии среди его светских сил. По сравнению с Вышиньским он преуменьшал значение традиционного польского национализма и вместо этого поощрял движение к тому, чтобы смотреть на западные буржуазные государства как на свой дом».
Политическое влияние католической иерархии, настроенной против коренных интересов рабочего класса, ярко продемонстрировало триумфальное турне Папы по Польше летом 1979 года — событие, которое часто связывают с забастовочным взрывом в Гданьске, произошедшем следующим летом. В «Дороге к Гданьску» Дениэл Сингер дал следующее описание:
«Когда польский Папа Иоанн Павел II вновь посетил свою родину в 1979 году, собрав огромные полные энтузиазма толпы, господствуя на политической арене, выступая как духовный учитель страны, апофеозом всего этого стало осуждение им всей 35-летней истории режима ПНР. Его триумф стал свидетельством идеологического и политического банкротства псевдокоммунистического режима. Эта оценка может показаться преувеличенной, ведь Польша и до войны была набожной католической страной. Это правда. Но в то время там было также было сильное антиклерикальное течение среди социалистов, коммунистов и передовой интеллигенции, которые все выступали против церкви как учреждения, поддерживающего помещиков, благословляющего капиталистов, заигрывающего с антисемитизмом и живущего в грехе с Пилсудским и его полковниками. Церковь тогда опиралась на отсталость удерживаемого во мраке народа и на поддержку властей, и даже сразу после войны католическая церковь еще выглядела и действовала как признанный защитник крупной частной собственности и привилегий против любой прогрессивной реформы. Впоследствии, если можно так сказать, режиму удалось подарить ей «новую невинность». Он сделал это, если выражаться просто, не предоставив альтернативы и запятнав своим ублюдочным и деспотичным режимом само имя социализма».
Трагедия польского рабочего класса состоит в том, что десятилетия сталинских политических репрессий, невыполненные обещанные реформы, неприкрытая коррупция и грубая экономическая некомпетентность толкнули миллионы пролетариев в объятия клерикально-националистической реакции. Говорят, что Сталин отверг Ватикан как важный фактор мировой политики, спросив, сколько дивизий может выставить Папа. Величайшее, быть может, преступление польского сталинизма перед коммунистическим движением состоит в том, что он снабдил Папу этими «дивизиями».
До «Солидарности»: была ли альтернатива?
Неверно было бы говорить о заведомой и исключительной реакционности настроений среди польских трудящихся на протяжении всего периода существования ПНР.
В декабре 1970 г. в стране разразились масштабные протесты, известные как «черный четверг», когда рабочие польских прибрежных городов Гданьска, Щецина, Гдыни поднялись в знак протеста против резкого роста цен на основные продукты питания, но были жестоко подавлены армией. Цена забастовки против роста цен была высока: всего за неделю до Рождества 46 рабочих и студентов были убиты и тысячи ранены в ходе противостояния.
Опираясь на уроки июньских дней 1956 г., польские рабочие организовались в общегородские советы и инстинктивно переняли лозунги и тактику петроградских рабочих 1905 г. К рабочим верфей быстро присоединились товарищи из других отраслей, например из транспортной и производственной сфер. Вторя венгерскому восстанию 1956 года, они даже получили некоторую символическую поддержку со стороны отдельных бюрократов низшего ранга. Хотя протест рабочих в конечном итоге утонул в крови, а забастовочные комитеты были разогнаны государством, ситуация вынудила Гомулку уйти в отставку. Но только более десяти лет спустя независимые рабочие союзы были признаны законными.
Это событие подвергается многочисленным фальсификациям и искажениям. Буржуазные пропагандисты пытаются присвоить заслуги этого восстания реакционерам-церковникам. С другой стороны, современные апологеты сталинизма во всем мире либо игнорируют то, что произошло, либо осуждают польских рабочих пустой клеветой под знаменем слепой защиты сталинской бюрократии. Никто из этих сторон не может воспринять живой опыт рабочего класса.
В субботу 13 декабря 1970 года сталинистское правительство повысило цены на основные продукты питания, в том числе на хлеб и мясные продукты. Само решение было принято политическим комитетом (политбюро) Польской объединенной рабочей партии. Оно, однако, не было рождено абстрактной прихотью или личной злобностью руководителей ПОРП. Важнейшим фактором стала сама природа деспотического сталинистского государства, созданного в Польше не по образу Петрограда 1917 года, а по образцу Москвы 1944 года. Необходимо понять сталинизм, чтобы понять причины ценового кризиса 1970 года.
После освобождения от нацистской оккупации, как и в других странах региона, в Польше было введено правительство Народного фронта: сталинская тактика попытки создания коалиции между рабочими и буржуазными партиями. Как и во французском и испанском народных фронтах, было ясно, что советская бюрократия готова к переговорам и компромиссу с капиталистами, но в отличие от Испании или Франции реальная власть опиралась на Красную Армию, а сталинисты контролировали ситуацию.
Ключевая разница между Францией и Польшей заключалась в том, что в последней не было капиталистов, с которыми можно было бы заключать союзы. Большинство из них бежали от Красной Армии. Польский рабочий класс с некоторым энтузиазмом встретил наступление Красной Армии с иллюзией, что победа будет означать также свержение капиталистов и помещиков. Таков был характер революционного подъема послевоенного периода.
В умах польских масс были еще свежи картины опыта Варшавского восстания 1944 года, когда они менее чем за неделю отбили город у нацистов путем массовой мобилизации. Хотя сталинисты полагались на массы в деле экспроприации капиталистов, они быстро перешли к ликвидации любых элементов рабочей власти, возникших в результате стихийного движения в пользу экспроприации. Таким образом, процесс держали в рамках, установленных сталинским руководством. Это создало основу для социального характера ПНР на следующие 45 лет.
Сталинская бюрократия не могла допустить, чтобы в каком-либо виде укрепился режим рабочей демократии. Безпека (польская сталинистская тайная полиция) будет использоваться для пыток и казней любой политической оппозиции. Государство будет постоянно направлять свое оружие против рабочих, стремящихся к освобождению. Следуя шагам, предсказанным Троцким, как только произошли экономические изменения, капитализм был свергнут и заменен системой, основанной на модели сталинского СССР, перед рабочими сразу же встал вопрос о борьбе за политическую революцию, о свержении сталинской бюрократии. С введением подлинно рабочей собственности, контроля и управления промышленностью и установлением режима рабочей демократии.
В то же время приверженность международной социалистической революции была для Кремля ни чем иным, как дымовой завесой, скрывающей привилегии бюрократии. В конце концов, бесхозяйственность бюрократии и коррупция настолько сильно ударили по всей системе, что, несмотря на свои первоначальные достижения, плановая экономика столкнулась с серьезными кризисами. Повышение цен и забастовки польских рабочих были непосредственно вызваны этой ситуацией. Она коренилась в несовместимости подлинного социализма с изоляцией, с привилегиями и безответственностью сталинских бюрократов.
К субботе, после начала восстания, всеобщая забастовка продолжилась, и рабочие сформировали и избрали Щецинский городской совет, в который вошли более 100 рабочих с конкретных предприятий и тысячи рабочих по всему городу. Щецинские рабочие фактически руководили городом в течение пяти дней. Однако в национальном контексте движение уже достигло своего спада — в отсутствие общенационального руководства движения, истощенные представители рабочих в других городах подписали соглашения с бюрократией, которые обещали выполнить их требования. В конце концов, лишь часть из этих обещаний была выполнена, что способствовало углублению напряженности между рабочим классом и режимом, которая приобрела гораздо больший размах в движении 1980 года. Изолированные рабочие Щецина также в конце концов пошли на соглашение с руководством.
Несмотря на то, что хотели бы видеть некоторые современные буржуазные пропагандисты, от требования вернуться к капитализму в программе восставших не было и следа. Рабочие оспаривали не основы плановой экономики, а, наоборот, привилегии и власть сталинской продажной бюрократии над ней. Среди требований были избрание чиновников и получение ими не более чем средней заработной платы рабочих, а также снятие со своих постов тех бюрократов, которые ответственны за экономический кризис. Рабочие также призывали к возврату к старым ценам на товары и свободе для политзаключенных.
Многое изменилось с 1970 года. Революционное движение польского рабочего класса 1980 года потрясло сталинский режим сверху донизу. Временный компромисс Гданьских соглашений 31 августа 1980 г. позволил сформировать независимые профсоюзы и удовлетворить основные требования рабочих, но был сметен переворотом Ярузельского в декабре 1981 г.
Лидеры правого крыла «Солидарности» укрепили свою власть над организацией после того, как в 1980-х годах движение рабочего класса достигло упадка. Политики-карьеристы и лидеры, которые носили членские билеты ПОРП и Солидарности, превратились в самых верных приказчиков капиталистической системы. Неудивительно, что, уже став президентом, Лех Валенса вылезал из своей мирной дворцовой жизни и самохвалебных интервью для телеканалов, лишь чтобы призывать избивать дубинками бастующих рабочих.
У основ «Солидарности»
В Европе и Америке в 1970-е годы произошел резкий спад радикальной левой волны 1968 года. В Западной Европе деморализованные бывшие «новые левые» нашли пристанище в рядах социал-демократов, а в Америке их коллеги присоединились к Демократической партии. В обоих случаях эти слои тяготели к политике профсоюзной бюрократии. Однако в Польше единственным мощным общественным институтом, независимым от государства, была католическая церковь.
Ян Котт, эмигрант-оппозиционер 1968 года, вернувшийся в Польшу в 1979, отметил реакционный уклон, имевший место за прошедшее десятилетие:
«На передний план были страстно выдвинуты три имени: Дмовский (лидер правых национал-демократов), Пилсудский и Дашинский (лидер Польской социалистической партии Пилсудского). Какое-то время я просто не мог понять, что происходит. Я протирал глаза. Что это напоминало? В какой лондонской эмиграции и в какой анахроничной Варшаве я оказался? До войны… Но до какой войны, второй? Нет, до первой!» («Польский август». 1981 г.)
Примером эволюции критиков режима в 1970-х годах были такие люди, как Адам Михник. Михник, по общему мнению, «ревностный марксист в ранней юности», написал книгу под знаменательным названием «Церковь, левые, диалог», опубликованную в 1977 году во Франции. Чеслав Милош в предисловии к сборнику эссе Михника 1985 года описывает эту книгу как «решительный поворот в политическом климате его страны», потому что теперь Михник предлагал союз между церковью и диссидентами всех мастей в борьбе за «свободу».
К середине 1970-х другой левый диссидент, Яцек Куронь, тоже далеко ушел от в целом левой критики сталинизма, изложенной в его знаменитом «Открытом письме» 1965 года к членам ПОРП. В то время Куронь и его единомышленник Кароль Модзелевский призывали к созданию рабочего ополчения как единственной политической и экономической власти. Они указывали, что «бюрократическая и реакционная диктатура поддерживает традиционное политическое право», и предостерегали от «политически правых группировок и течений, возглавляемых церковной иерархией, которые держатся за старые лозунги реакционной идеологии». На следующий день после распространения «Открытого письма» они были арестованы и обвинены в пропаганде «насильственного свержения» строя. Когда им вынесли приговор, Куронь и Модзелевский присоединились к своим сторонникам в зале суда и спели «Интернационал».
Но несколько лет спустя Куронь пел совершенно иную песню. Он открыл для себя, что «католическое движение борется за защиту свободы совести и человеческого достоинства». Он предложил Польше «стремиться к статусу, подобному статусу Финляндии: парламентская демократия с ограниченной автономией в области внешней политики, там, где она непосредственно затрагивает интересы СССР». Слияние буржуазного «плюрализма», польского национализма и воинствующего католицизма шаг за шагом становилось центральной осью программы «Солидарности».
В 1976 году Куронь и Михник основали КОР (Комитет защиты рабочих), левую социал-демократическую группу интеллектуалов-диссидентов и политических активистов. КОР возник как комитет по защите активистов, преследуемых за сопротивление повышению цен в 1976 году. Вскоре он начал разоблачать и предавать гласности различные бюрократические злодеяния. Политическая программа «Солидарности» зародилась в «летучих университетах» КОР, где инакомыслящие интеллектуалы использовали церкви в качестве аудиторий для чтения лекций на темы, запрещенные государством. В Кракове тогдашний архиепископ Войтыла (затем ставший всемирно известным как Папа Иоанн Павел II) с энтузиазмом поддерживал это начинание.
К 1979 году сторонники КОР выпускали еженедельную полуподпольную газету «Роботник» тиражом от десяти до двадцати тысяч экземпляров. Кадры КОР играли ключевую роль в качестве влиятельных советников на протяжении активной истории «Солидарности». Выступления КОР за парламентскую демократию, как и за расширение рыночной «свободы», имели большое значение для рабочих, подвергшихся трем десятилетиям сталинских политических репрессий и произвола. Они также нашли сочувственный отклик в Белом доме.
«В начале 1977 г. были арестованы наиболее активные молодые члены КОР, собраны материалы для суда. Затем, в июле 1977 года, все они были совершенно неожиданно амнистированы… К 1977 Герек (тогдашний глава ПНР – прим. ред.) уже находился в отчаянном финансовом положении, а «Хельсинкский процесс» был в самом разгаре, и администрация Картера самым явным образом «увязала» экономический и правозащитный компоненты разрядки. В том же году канцлер Шмидт и президент Картер посетили Варшаву. На пресс-конференции Картер восхвалял польскую политику в отношении прав человека и религиозной терпимости, на следующем дыхании объявляя о дополнительных кредитах США на 200 миллионов долларов. Едва ли возможно более явно продемонстрировать связь между этими двумя компонентами». (Тимоти Гартон-Эш. «Польская революция». 1983 г.)
Экономическая катастрофа Герека
«Солидарность» была учреждена в августе 1980 года как ответ польских рабочих на глубокий экономический кризис, порожденный сталинистским режимом. К концу 1970-х годов стало ясно, что попытки режима Герека добиться роста за счет экспорта путем фактической передачи экономики в залог западным банкам потерпели колоссальный провал. Доходы от экспорта, которые должны были повысить внутреннее потребление и уровень жизни, вместо этого использовались для обслуживания накопленных долгов.
Польская экономика была скована упомянутой выше политикой сталинистов по примирению с интересами сельских частных собственников. Небольшой размер их владений делал механизацию невозможной. В то же время недоверие мелких землевладельцев к режиму означало, что попытки побудить и стимулировать их приобретать больше земли и покупать тракторы имели незначительные результаты. Единственным способом заставить этих мелкокапиталистических фермеров производить больше было повышение расценок за их продукцию. Но тут уже возникал риск конфронтации с городским рабочим классом, который исторически сопротивлялся повышению цен на продовольствие. «Решением проблемы» со стороны бюрократов была система государственных субсидий, которая поглощала все большую долю доступного бюджетного излишка. На протяжении 1970-х годов уровень внутреннего производства продуктов питания находился в застое, в то время как доходы крестьян (и государственные субсидии) продолжали расти. К 1977 году было подсчитано, что госсубсидии составляли до 70 процентов от розничной цены продуктов питания в магазинах.
В 1980 году, после того, как империалистические финансисты окончательно ужесточили режим кредитования ПНР, Герек был вынужден поднять цены на мясо. Это вызвало мощную волну сопротивления рабочего класса, как и предыдущие попытки повышения цен в 1970 и 1976 годах. Тем не менее кризис режима в 1980 году был гораздо более серьезным, чем когда-либо прежде. На этот раз основная масса рабочих, в том числе большая часть тех, кто являлся членами ПОРП (около 10% процентов промышленного пролетариата Польши) потеряли всякое доверие к правящей верхушке. Предыдущие подъемы борьбы не создали новых постоянно действующих организационных структур, тогда как забастовочная волна августа 1980 года, которая быстро распространилась из Гданьска по всей стране, породила «Солидарность» — первый независимый профсоюз в бюрократизированном рабочем государстве.
Гданьское соглашение 1980 года
Гданьское и Щецинское соглашения отразили соотношение сил, существовавшее осенью 1980 года. Адам Михник заметил: «Для обеих сторон этот компромисс был браком по расчету, а не по любви». Сталинистский аппарат допускал создание настоящего «самоуправляющегося» профсоюза. Взамен «Солидарность» согласилась уважать принцип «руководящей роли» ПОРП и уважать общественную собственность на средства производства. От себя замечу, что хотя я был бы против пункта о «руководящей роли», а также призыва к «доступу религиозных организаций к средствам массовой информации в ходе их религиозной деятельности», августовская забастовка и большинство условий мирового соглашения, безусловно, были приемлемыми. В этом смысле понятно, почему троцкисты того времени могли только приветствовать усиление позиций польских рабочих по отношению к бюрократам и их полицейскому аппарату. Но в то же время необходимо было решительно выступить против все более прозападного и клерикального уклона профсоюзного руководства. А именно этот аспект в рамках «гданьского процесса» не отслеживается.
Но августовское соглашение в Гданьске могло представлять собой лишь временное разрешение конфликта. В период спада производства при стремительном росте внешнего долга было утопией ожидать, что «политика», которая должна была стать исключительной прерогативой ПОРП, могла быть отделена от экономики. Зимой и весной 1980-1981 гг. сам успех «Солидарности» означал, что она неизбежно была вынуждена давать ответы на уровне экономической системы в целом.
Учитывая клерикально-националистический характер профсоюзного руководства, неудивительно, что их «реформы» не основывались на защите национализированной собственности на средства производства.
Быдгощский кризис
Ключевая конфронтация между «Солидарностью» и режимом произошла в конце марта 1981 года. Речь шла о легализации «Сельской солидарности» — кулацкого «союза», созданного для сохранения колоссального выкупа в виде государственных субсидий, выплачиваемых неэффективным частным сельскохозяйственным производителям. Католическая иерархия, которая исторически имела социальную базу среди мелкобуржуазного польского крестьянства, была полна решимости добиться признания «Сельской солидарности» и несколько раз напрямую ходатайствовала перед правительством.
19 марта 1981 года 200 полицейских ворвались в префектуру города Быдгощ и избили Яна Рулевского, местного лидера Солидарности, который встречался с группой членов «Сельской солидарности». Это привело к одночасовой предупредительной забастовке 27 марта миллионов работников «Солидарности». Руководство «Солидарности» пригрозило объявить 30 марта всеобщую бессрочную забастовку, если его требования не будут выполнены. Столкнувшись с впечатляющим и решительным выступлением польских рабочих (включая большую часть рядовых членов ПОРП), режим смягчился и согласился признать «Сельскую солидарность».
«Солидарность» выиграла схватку в Быдгоще, но готовность руководства прийти к соглашению с правительством, на котором настаивало епископство, вызвала недовольство среди части ее членов, которые считали, что можно было добиться больших уступок. В этом случае Валенса выступал в качестве проводника позиции католических иерархов в руководстве «Солидарности» и в конечном итоге одержал победу. По словам Валенсы, «мы испытали опасность раскола, особенно со стороны Церкви. В такие моменты нужно идти на уступки». Но не все остались довольны результатом. Что касается активистов движения, то многие из них начали искать более радикальные политические ответы на сложившийся кризис, выходя за рамки чисто профсоюзных целей.
Съезд 1981 года
Когда в 1985 году возникла Временная координационная комиссия «Солидарности», ее экономическая программа включала следующие требования:
- — Наряду с государственной собственностью в народном хозяйстве должно быть место широкому кругу форм частной собственности, которая должна включать промышленность… Честная конкуренция должна решить, какая форма собственности будет преобладать в различных областях народного хозяйства.
- — Наряду с центральными банками должны существовать депозитные банки, действующие как самостоятельные предприятия и получающие прибыль за счет кредитования под проценты.
- — Наряду с рынком товаров и услуг должен существовать фондовый рынок, позволяющий любому желающему купить акции и облигации, которые могут стать одним из источников капитала для развития предприятий.
- —…цены должны формироваться рынком.
- — В отношении убыточных предприятий следует строго соблюдать принцип банкротства и неплатежеспособности.
- — Частный иностранный капитал должен иметь гарантированные законом условия для безопасных инвестиций в Польше, в том числе в форме совместных частно-государственных компаний.
Тут, наряду с «рабочим управлением» мы получаем «рабочую» биржу, «рабочие» частные банки, частные иностранные инвестиции и, конечно же, «рабочую» политику банкротства предприятий и безработицы. Большинству социалистов не составило бы труда определить эти требования как призыв к возрождению экономики, основанной на рыночной конкуренции, т.е. капитализма. Но предложения 1985 года, по своей сути, такие же, как и рыночные предложения, принятые съездом Солидарности четырьмя годами ранее – в 1981.
До съезда в сентябре-октябре 1981 г. политический характер «Солидарности» еще был исторически неопределенным. С одной стороны, «Солидарность» была результатом подъема массы польского рабочего класса, включая треть рядового состава правящей ПОРП. С другой стороны, в ее руководстве господствовала группа людей, приверженных католической церкви и симпатизировавших «демократическим» империалистам (осенью 1980 года Валенса приветствовал избрание Рейгана как «хороший знак» для Польши). Валенса и его коллеги были признанными лидерами движения, однако у них не было ни конкретного механизма для осуществления своей воли, ни четкого мандата от членской базы профсоюза.
Эту аномальную ситуацию разрешил делегатский съезд «Солидарности». Это было чрезвычайно демократичное, вполне представительное и потому бесспорно авторитетное собрание. Лоуренс Вешлер писал:
«Едва просуществовав год, «Солидарность» не только набрала около десяти миллионов членов, но благодаря сложному децентрализованному процессу даже сумела включить все десять миллионов в многоступенчатое голосование на низовом уровне, местных собраний и региональных конгрессов, которые наконец выбрал представителей, которые собирались в зале». (Вешлер Л. «Страсти Польши». 1984 г.)
Делегаты свободно избирались на местных и региональных собраниях. На съезде поощрялись открытые дебаты, и любой делегат мог взять слово и высказаться по любому вопросу. После предварительного шестидневного заседания, на котором было рассмотрено множество различных предложений, делегаты отправились к своим избирателям для консультаций и получения указаний.
Тимоти Эш Гартон писал об обсуждениях, которые привели к финальному варианту программы:
«В промежутке между двумя турами Съезда более сотни делегатов, организованных в тринадцать рабочих групп, потратили несколько сотен часов на проработку окончательного проекта Программы, состоящей из восьми «глав» и тридцати семи «тезисов». Затем Съезд обсуждал и голосовал по каждой отдельной главе, включая многочисленные поправки, предложенные из зала».
Как заметил Ален Турен, «дотошная формальная демократия была гарантией легитимности движения и делала решения Съезда неоспоримыми».
Этот, казалось бы, глубоко демократический процесс привел к политической кристаллизации «Солидарности» как прокапиталистического политического движения. Хотя «Солидарность», несомненно, включала в себя значительную часть польского рабочего класса, «Солидарность» уже не была просто рабочим союзом. В ее программе провозглашалось: «Мы — организация, сочетающая в себе черты профсоюза и широкого общественного движения». Действительно, большинство из почти 900 делегатов съезда не были рабочими.
Программа, принятая в конце концов в октябре 1981 г., дает наиболее точную оценку политического характера этого общественного движения. Это документ, от которого нельзя отмахнуться как от «не представительного», «частичного» или «противоречивого», как того хотелось бы части защитников «Солидарности» слева. Многие из требований, поднятых в программе «Солидарности», касались вопросов второстепенной важности. Содержавшиеся в ней призывы к адекватному домовому отоплению и питанию для пожилых людей или к защите окружающей среды сами по себе не вызывают возражений. Но они политически незначимы. Суть документа — предложение радикального демонтажа плановой экономики в пользу «новой экономической и социальной системы», в которой господствовали бы рыночные силы.
Стоит по содержанию рассмотреть несколько ключевых разделов программы.
Рыночные механизмы, бедность, безработица
— «Структура экономической организации, обслуживающая командную систему, должна быть разрушена. Необходимо отделить аппарат экономического управления от политической власти».
— «Необходимо снести бюрократические барьеры, препятствующие функционированию рынка. Центральные органы хозяйственного управления не должны ограничивать деятельность предприятия, назначать поставщиков и покупателей его продукции. Предприятия должны иметь возможность свободно действовать на внутреннем рынке… Международная торговля должна быть доступна для всех предприятий… Соотношение между спросом и предложением должно определять уровень цен».
Призыв «снести бюрократические барьеры, препятствующие работе рынка», не является программой реформирования системы национализированной собственности. Разделение политики и экономики как раз и характерно для рыночной экономики, в то время как в коллективизированной плановой экономике они сливаются. Устранение барьеров на пути свободного функционирования рынка означало отказ от централизованного планирования. Это было предложение о коренном преобразовании отношений собственности, т.е. о социальной контрреволюции.
Фраза «международная торговля должна быть доступна всем предприятиям» означает ровным счетом следующее: государственная монополия внешней торговли должна быть упразднена, и каждое предприятие должно получить частный и неконтролируемый доступ на мировой рынок. Этот призыв о демонтаже монополии внешней торговли (которую Троцкий определял как важное следствие и спутник национализированной собственности в рабочем государстве) повторяется и далее:
«Необходимо использовать избыточные запасы материалов, машин и оборудования, облегчая их продажу за границу и продажу частным предприятиям в Польше. Нынешние ограничения на деятельность таких предприятий должны быть сняты».
Это был неприкрытый призыв к установлению рыночных отношений к средствам производства и снятию ограничений на право предприятий продавать средства производства на международном капиталистическом рынке, т. е. к уничтожению коллективизированных форм собственности рабочего класса.
«Основной путь восстановления рыночного равновесия — увеличение производства и предложения товаров. Однако этого будет недостаточно для восстановления рыночного равновесия в краткосрочном периоде. Необходимо будет также снизить уровень спроса на товары…»
Говоря простым языком, по существу это было предвосхищение снижения уровня жизни трудящегося населения как одной из необходимых «социальных издержек» восстановления рыночного равновесия. В дополнение к безработице и снижению уровня жизни программа прогнозирует рост неравенства между предприятиями и регионами как часть «нового экономического порядка».
«Экономическая реформа будет нести опасность большого социального и доходного неравенства между предприятиями и регионами. Мы должны создать условия, при которых такое неравенство можно будет свести к минимуму.
Наши усилия будут направлены на: а) передачу социальной деятельности и благотворительной деятельности предприятий под ответственность региональных органов самоуправления; и б) создание общественно контролируемого национального фонда для перемещения капитала из одного региона в другой…»
Создатели «новой социально-экономической системы», изложенной в программе «Солидарности» 1981 года, не могли не понимать, что рыночная экономика повлечет за собой реальные издержки для рабочего класса, включая безработицу и рост регионального неравенства. Поэтому они прибегли к размытой риторике заботы о жертвах описываемых мер в манере буржуазных политиков, которая обещает «страховочную сетку», чтобы поймать тех, кто провалится в щели рыночной эксплуатации.
В плановой экономике нет нужды ни в специальной помощи безработным, ни в специальном фонде, компенсирующем региональные и фабричные диспропорции. Они необходимы только тогда, когда закон стоимости спонтанно определяет динамику производства. В плановой экономике работники не вознаграждаются доходностью своего конкретного предприятия. Структурной безработицы нет и не может быть по определению. Те, кто составлял пакет экономических реформ «Солидарности», знали о чем говорили и понимали каковы будут последствия реформ.
«Крестьянские хозяйства в целом должны получать большую долю средств производства, особенно сельскохозяйственных орудий и машин, удобрений и фуража (прежде всего высокобелкового сорта). Это позволит увеличить производство продовольствия, так как частное крестьянское хозяйство более эффективно, чем социализированный сектор».
Данное требование игнорировало саму экономическую реальность того, что представляли собой частные крестьянские хозяйства страны, и представляло интересы кулаков. Мелкие крестьянские хозяйства Польши были неэффективны — их низкий уровень производительности сковывал экономику и в условиях свободного рынка они были просто неспособны выдерживать конкуренции с более зажиточными соседями. Кулацкая прослойка, на пользу которой должна была пойти реформа «Солидарности», значительно эффективнее мелких землевладельцев. Жан-Ив Потель описывает одного из таких людей, «крупного землевладельца»:
«Мужчине было около 40 лет. Его жена не работала, а он нанимал рабочего. Его дом был большим и новым, построенным во французском стиле. Комнаты были украшены чрезмерно и безвкусно. Вот нувориш, хвастается своими деньгами. Он проводил нас в гостиную: ковровое покрытие от стены до стены и хорошо укомплектованный буфет с напитками — шампанское, ликеры, аперитивы… Газон снаружи был безупречен. Гараж был также хорошо укомплектован небольшим грузовиком и шикарным мерседесом, который возил гостей в оранжереи, которые содержались в хорошем состоянии: в зависимости от сезона в них сажали цветы или овощи.
Он был сторонником крестьянского союза и фактически уже вступил в него. Андре спросил у вице-президента союза, который пришел вместе с ними: «Не создают ли такие члены проблемы для вас?»
«Все крестьяне имеют право вступать в союз»
«Сельская солидарность» была политическим инструментом именно для этого человека и ему подобных. Эта прослойка имела влияние в сельской местности, несоизмеримое с собственной численностью. Опираясь на миллионы мелких фермеров-капиталистов, тесно связанных с клерикальной иерархией, кулаки составляли неотъемлемую часть социальной базы движения реставрации капитализма в Польше. Программа «Солидарности» предлагала отвлекать материальные ресурсы от коллективных хозяйств для ускорения развития этого слоя.
Самоуправление и социализм: видение «Солидарности»
«Должна быть построена новая экономическая система. В организации экономики основной единицей будет коллективно управляемое общественное предприятие… Оно должно применять экономический расчет в делах управления. Государство может влиять на деятельность предприятия посредством различных регуляций и экономических инструментов — цен, налогов, процентных ставок и так далее».
Требование «Солидарности» о рабочем «самоуправлении» экономикой часто указывается ее левыми защитниками как прогрессивная, ориентированная на рабочий класс, часть ее программы. Тем не менее для любого, кто знаком с основными принципами социализма, должно быть очевидно, что это предложение не имеет ничего общего с борьбой рабочего класса за вырывание контроля над экономическим планированием у бюрократии. Самоуправление в понимании «Солидарности» означало «освобождение» каждого конкретного предприятия от централизованного плана. Каждая фабрика была бы автономной, и центральная власть могла бы влиять на производство только косвенно. Каждое предприятие определяло бы свою деятельность в соответствии с «экономическим расчетом», т. е. по прибылям и убыткам. Это создавало необходимые предпосылки для перехода к системе капиталистической частной собственности.
Не нужно быть троцкистом, чтобы понять смысл «самоуправления», предложенного «Солидарностью». Гартон Эш резюмировал это следующим образом: ««Общественное предприятие» будет действовать независимо на основе экономического учета (т.е. получать прибыль)».
Меньшевики и эсеры в Советском Союзе не выступали открыто за возвращение средств производства буржуазии — они просто хотели приоткрыть ситуацию для рыночных сил. Когда централизованно управляемая экономика распадается на автономные единицы, взаимодействие которых регулируется «экономическим расчетом», коллективная собственность остается только на словах и в декларациях.
Основная проблема популярных в то время концепций «рыночного социализма» заключалась именно в том, что, будучи реализованными на практике, они лишь укрепляли внутренние силы капиталистической реставрации. Валенса, клерикальная иерархия, частные фермеры и КОР достаточно ясно говорили о том, что ставят своей целью уничтожение планового хозяйства.
Чтобы не возникало сомнений в направленности экономических предложений «Солидарности», поучительно отметить реакцию съезда на, быть может, единственные два случая, когда слово «социализм» хотя бы было упомянуто.
Тимоти Гартон Эш пишет:
«Слово «социализм» не фигурирует в Программе. Но в первом проекте, представленном левыми интеллектуалами, отдавалось должное «социалистической общественной мысли», а не только христианской этике, национальными традициями и демократической политике. Но в демократических дебатах было исключено использование прилагательного «социалистический».
Во втором случае профессор Эдуард Липинский, основатель КОР, долгое время связанный с довоенной Польской социалистической партией (ППС) Пилсудского, объявил о роспуске КОР и осудил правительство за предательство «социалистических идеалов» его юности. Им было внесено предложение поблагодарить КОР за вклад в создание «Солидарности», но встречная резолюция, внесенная неким Незгодским, отвергла даже это случайное упоминание. Турен объясняет:
«Предложение Незгодского было ясным выражением враждебного к КОР национализма и понималось всеми как таковое, тем более что было широко известно, что Мазовия (родной регион Незгодского) была ареной различных ожесточенных споров между «истинными поляками» и активистами, близкими к КОР».
Польская социалистическая партия, к традициям которой с ностальгией призывал Липинский, была социал-демократической польской националистической организацией, против которой основоположники польского марксизма Роза Люксембург и Лео Йогихес боролись значительную часть своей жизни. Но и эта разновидность «социализма», по-видимому, была неугодна большинству делегатов конференции. Эпизоды, подобные этому, опровергают утверждения о существовании значимой левой оппозиции в «Солидарности». Единственная заметная оппозиция Валенсе, возникшая на съезде, исходила явно справа.
Политическая часть программы 1981 года
Съезд Солидарности был занят не только вопросами экономики. Более века назад Маркс и Энгельс указывали, что борьба пролетариата за свое освобождение есть прежде всего борьба политическая. Не менее политической является и борьба контрреволюционных сил против исторических достижений рабочего класса. Реакционеры редко артикулируют свои цели исключительно под знаменем частной собственности на средства производства. В любом обществе, где большинство не владеет фабриками, банками или крупными земельными угодьями, привлекательность такого лозунга по понятным причинам носит ограниченный характер. Именно поэтому буржуазия обычно маскирует свои намерения за более популярными политическими фразами. Риторика о боге, семье, церкви и «единстве нации» даже сегодня является достаточно действенным идеологическим оружием в руках капиталистов. Однако, поскольку мы живем уже далеко не в XIX веке, то в ход также идут абстрактные банальности о свободе, демократии, плюрализме и правах человека, с помощью которых империалисты способны прикрывать всякое направление собственной экспансионистской и интервенционистской политики.
Не может быть спора о том, что троцкисты твердо выступают против монополии бюрократии на политическую власть. В томе числе когда это касалось деформированных рабочих государств. Но во всяком случае, когда «свобода» и «демократия» используются буржуазными «общегражданскими» политиками и силами, мы обязаны применять основные марксистские политические критерии и спрашивать: демократия для кого? Свобода для чего?
В деформированных рабочих государствах троцкисты боролись за рабочую демократию — право всех групп рабочего класса и тенденций выражать свои взгляды во имя достижения общих целей класса. Это не включает «свободу» для контрреволюционной прессы распространять заведомую ложь или политическую «свободу» для фашистов, черносотенцев и ультраправых. Марксисты не признают «права» империалистов заниматься интервенциями и плести политические интриги против рабочей власти. Демократия, оторванная от своего классового содержания, становится оружием в руках классового врага. Именно такое надклассовое определение демократии вписала в свою политическую программу «Солидарность».
В четвертом разделе программы, принятой съездом «Солидарности», излагается предложение о «самоуправляющейся республике». Тезис 19 озаглавлен «Плюрализм социальных, политических и культурных идей должен составлять основу демократии в самоуправляемой республике». Подпункт №1 гласит:
«…мы будем бороться как за изменение государственных структур, так и за развитие независимых, самоуправляющихся институтов во всех сферах общественной жизни… Мы считаем, что плюрализм, демократия и полное осуществление конституционных прав обеспечивают гарантию того, что усилия и жертвы рабочих больше не пропадут даром».
В подпункте №4 излагалось предложение буржуазного плюрализма:
«Мы считаем, что принципы плюрализма должны распространяться на политическую жизнь. Наш союз будет поддерживать и защищать гражданские инициативы, которые стремятся предложить обществу различные социально-политические и экономические программы».
В Переходной программе 1938 года Троцкий обращался к вопросу о классовом характере демократии в рабочем государстве и здесь очень хорошо видно, в чем заключается основная проблема политической части программы «Солидарности»:
«Советам нужно вернуть не только их свободную демократическую форму, но и их классовое содержание. Как раньше в советы не допускались буржуазия и кулачество, так теперь из советов должны быть изгнаны бюрократия и новая аристократия. В советах место только представителям рабочих, рядовых колхозников, крестьян, красноармейцев». (Агония капитализма и задачи Четвертого интернационала. 1938 г.)
В то время как содержание рабочей демократии состоит в том, чтобы отсечь возможность подтачивания и размывания её проникновением контрреволюционных общественных элементов, программа «Солидарности» 1981 года фактически прямо призывает полностью открыть двери для такого проникновения.
Ультраправые под демократическим прикрытием
Смысл «демократического» кредо «Солидарности» становится более конкретным, когда мы рассматриваем некоторые организации и отдельных лиц, укрывшихся под его «плюралистическим» прикрытием. Хотя само руководство «Солидарности» не поддерживало антисемитизм, столь тесно переплетающийся с польскими националистическими традициями, этого нельзя сказать о Конфедерации за независимую Польшу (KPN). Она питала надежды на ликвидацию коммунистов и установление нового авторитарного режима, воплощающего «истинно польский этнический дух».
Лидером KPN был Лешек Мочульский, чья карьера подтверждает предсказание Троцкого о том, что конкретные элементы бюрократии окажутся по обе стороны баррикад в случае второй гражданской войны в Советском Союзе. Мочульский не стал дожидаться начала гражданской войны. Сыграв ведущую роль в безобразной антисемитской чистке в ПОРП в 1968 году, он расстался с польским сталинизмом, чтобы занять видное место в KPN, и впоследствии был заключен режимом в тюрьму.
Тот же съезд “Солидарности”, сознательно воздерживавшийся от упоминания о социализме, принял резолюцию с требованием об освобождении Мочульского и других представителей KPN. В этом нет ничего удивительного, поскольку эта ультранационалистическая организация была участником общего процесса. Устав от самоцензуры и половинчатости «Солидарности», вглядываясь в очевидный вакуум власти, многие рабочие были привлечены ясной, четкой, хотя и реакционной, программой KPN. В таких ситуациях решительно настроенное меньшинство с ясной программой может быстро стать важным фактором.
«Демократическая» платформа «Солидарности» была поистине очень гибкой. Достаточно гибкой чтобы включать в себя оголтелых сторонников правой террористической диктатуры. Вопрос о демократических правах контрреволюционеров вроде KPN являлся частью более широкого вопроса, поставленного «Солидарностью»: как реагировать на ситуации, когда демократические права отдельных групп рабочего класса на самоорганизацию вступают в противоречие с сохранением коллективной собственности? Для троцкистов ответ ясен: существует иерархия принципов. Защита общественной собственности важнее «демократических прав» прокапиталистических течений на организацию.
Среди других поборников «демократии и свободного мира», приглашенных для участия в съезде «Солидарности», были представители крупнейшей «желтой» профсоюзной федерации США (АФТ-КПП) Лейн Киркленд и Ирвинг Браун. Киркленд, помимо того, что возглавлял АФТ-КПП, также являлся директором отделения ЦРУ по рабочему движению, «Американского института развития свободной рабочей силы», который ответственен за борьбу против левых профсоюзов в Латинской Америке.
Приглашение «Солидарностью» Киркланда и Брауна, таким образом, явно поместило «свободный профсоюз» в социальный контекст холодной войны. Это подтверждается и различными провокационными, антисоветскими заявлениями съезда. Понятно, что многие материальные активы «Солидарности» не падали с небес. Субсидия «Солидарности» от АФТ-КПП — 300 000 долларов и первый печатный станок — не была секретом. «Солидарность» не испытывала особых угрызений совести, когда брала деньги у империалистов и их помощников из профсоюзов. В августе 1987 года, когда Конгресс США уже напрямую выделил «Солидарности» 1 миллион долларов, Валенса с радостью принял эту субсидию. Думаю, что нет нужды доказывать тот факт, что экономическая зависимость профсоюза не может не трансформироваться в его политическую зависимость.
Венгрия 1956: уместно ли сравнение?
Политический кризис сталинского режима в Польше 1980-х годов не был похож ни на одно из предыдущих политических противостояний между восточноевропейскими рабочими и их бюрократическими правителями. Это был первый случай, когда подобное массовое движение, через свое руководство, имело глубокие связи, в том числе на программном уровне, с проводниками интересов крупнейших империалистов. Польские рабочие испытывали такое отвращение к режиму, что многие из них искали ответов у католической иерархии и даже у представителей империалистического «свободного мира». Это важное различие обычно игнорируется теми, кто проводит параллель между Польшей 1980-и и Венгерской революцией 1956 года.
Венгерское восстание представляло собой попытку пролетарской политической революции. Правда, что режим во главе с Имре Надем очень сильно сдвинулся вправо, приведя в правительство буржуазных политиков «народно-фронтовского» периода конца 40-х гг. Столкнувшись с советским вторжением, Надь даже объявил о выходе Венгрии из Варшавского договора и обратился к ООН с просьбой защитить венгерский нейтралитет.
Наличие общих требований и общих социальных сил лишь подчеркивает контрасты между Будапештом 1956 года и Варшавой двадцать пять лет спустя. В Венгрии основная масса участников явно выступала против любых попыток капиталистической реставрации. Духовная иерархия во главе с кардиналом Миндсенти имела относительно небольшое влияние и, как и другие откровенно правые силы, встречала враждебное отношение со стороны рабочих и большей части интеллигенции.
В то время как Надь сдвигался вправо, постепенно теряя контроль в условиях анархии после советского вторжения в октябре, рабочие советы, организованные совершенно независимо от правительства, консолидировались вокруг перспективы «независимой социалистической Венгрии». Эти советы возглавляли, по большей части, бывшие кадры компартии, восставшие против сталинизма.
Когда советская армия во второй раз вторглась в Венгрию 4 ноября, режим Надя немедленно рухнул, он сам и его ближайшие сторонники бежали в югославское посольство. Тем не менее рабочие советы оставались важным политическим фактором, и Янош Кадар, возглавлявший режим, навязанный Москвой, был вынужден встретиться с их руководством, чтобы попытаться договориться о прекращении всеобщей забастовки.
В разгар всеобщей забастовки была предпринята попытка связать рабочие советы в единый центральный орган власти. Около пятидесяти делегатов, представляющих различные районы и крупные фабрики Будапешта и его окрестностей, а также несколько делегатов от провинций собрались, чтобы создать Центральный рабочий совет Большого Будапешта. Его первый манифест начинался такими словами:
«Сегодня, 14 ноября 1956 года, делегаты районных рабочих советов сформировали Центральный рабочий совет Большого Будапешта. Центральный рабочий совет получил право вести переговоры от имени рабочих на всех фабриках Будапешта, и принимать решение о продолжении забастовки или возвращении к работе. Мы заявляем о своей непоколебимой верности принципам социализма. Мы рассматриваем средства производства как общественную собственность, которую мы всегда готовы защищать».
Декларация включала восемь требований, в том числе возвращение Надя на пост главы правительства, вывод советских войск, освобождение заключенных за сопротивление советскому вторжению, а также «отмену однопартийной системы и признание только тех партий, которые стоят за социализм».
Ни на одном этапе эволюции «Солидарности», от профсоюза к национальному политическому движению, борющемуся за «плюрализм», невозможно указать на какие-либо значительные силы, организованные вокруг перспективы защиты национализированной собственности. В Венгрии во главе стояло движение рабочих советов, которое прямо заявляло о своей верности «принципам социализма». Любая попытка отождествить просоциалистические венгерские рабочие советы 1956 года с реставрационистской программой «Солидарности» 1981 года глубоко ошибочна.
Заключение
Троцкисты отрицают «право» руководителей профсоюзов на политику в интересах капитализма. Точно так же демократическое право наций на самоопределение (например, Польша по отношению к СССР) подчинено защите общественных форм собственности. Мы также не верим в работу какого-то автоматического «революционного процесса», который гарантирует, что в конце концов все будет хорошо. В Польше массы находились в политическом движении, сталинский государственный аппарат рушился, но само по себе это еще не означало, что шла пролетарская политическая революция. Программа рабочей партии (или партий) имеет решающее значение для исхода процесса. Приверженность принципу общественной собственности на средства производства и основополагающим долгосрочным интересам рабочего класса как целого – основной вопрос, определяющий политический характер той или иной силы.
Трагическим фактом является то, что ни одна из фракций «Солидарности» не отстаивала этого. Несмотря на то, что было много горячих дискуссий и множество документов и резолюций, все заметные течения в «Солидарности» были привержены проведению «рыночной реформы». Троцкистская организация в Польше в 1981 году, опиравшаяся на рабочий класс, вела бы борьбу за чистку профсоюза от прокапиталистического руководства. Но такого течения внутри «Солидарности» не было.
К осени 1981 года «Солидарность» превратилась в капиталистически-реставрационистское движение, в котором руководство субъективно стремилось свергнуть дискредитированный и деморализованный сталинистский режим.
Мы не даем сталинистам, и никогда не давали, карт-бланш для ограничения демократических прав рабочих на организацию, на собрания для обсуждения политики и на политическое переустройство. Прокапиталистические течения могут быть решительно побеждены только пролетарской революцией. Но мы и не отождествляем принципиальную защиту политических прав рабочих с защитой реакционного руководства «Солидарности». Мы не ставим в конечном счете абстрактные «демократические права» выше защиты пролетарских форм собственности.
«Мы не должны ни на минуту упускать из виду, что вопрос о свержении советской бюрократии подчинен для нас вопросу о сохранении государственной собственности на средства производства в СССР, что вопрос о сохранении государственной собственности в средств производства в СССР подчинен для нас вопросу о мировой пролетарской революции». (Троцкий Л.Д. Из сборника статей «В защиту марксизма»)
Репрессии Ярузельского в декабре 1981 г. не разрешили противоречий, вызвавших кризис в польском обществе. На самом деле, единственной гарантией от буржуазной реставрации могла быть только победа политической революции рабочего класса, сокрушающей господство бюрократических паразитов и устанавливающей режим подлинного рабочего государства.
Автор: О. Булаев