МАРКСИСТСКАЯ ТЕНДЕНЦИЯ

[КНИГА] Китай: от перманентной революции к контрреволюции

Данная работа представляет собой всесторонний анализ революционной истории Китая с начала XX века и до нынешней кризисной эпохи. Базируясь на глубоком исследовании вопроса, она опровергает многочисленные исторические искажения, исходящие как со стороны буржуазных академических кругов, так и со стороны Компартии Китая.

Эта книга стремится ответить на следующие вопросы:

  • Каков был классовый состав и классовая природа китайской компартии, когда она пришла к власти в 1949 году?
  • Какие силы подтолкнули режим Мао, несмотря на его четкую стратегию классового сотрудничества, к принятию мер, бывших объективно социалистическими, и к созданию китайского рабочего государства?
  • Китайская революция стала проверкой на практике как теории Троцкого о перманентной революции, так и теории Мао о непрерывной поэтапной революции. Какая из теорий соответствовала реальности?
  • Деградация Китайской Народной Республики до капитализма стала второй суровой практической проверкой анализа Троцкого. Оказался ли верен его прогноз о том, что без политической революции сталинистское бюрократическое государство осуществит возврат к капитализму?

Автор также утверждает, что политика, проводимая китайской коммунистической партией в отношении женщин, была прямым показателем ее приверженности революции. На протяжении всей книги то, каким образом деятельность КПК оказывала влияние на массы китайских женщин, используется в качестве мерила ее социалистичности. В книге также описывается, как возвращение к капитализму привело к тому, что многие завоевания китайских женщин устранялись, и продолжают устраняться.

Содержание

Посвящение

12 ноября, 1905 года, Петроградский совет рабочих депутатов:

Поднимается средних лет ткачиха с фабрики Максвеля. Прекрасное открытое лицо. Полинялое ситцевое платье, несмотря на позднюю осень. Рука дрожит от волнения и нервно ищет ворота. Звенящий, проникновенный, незабываемый голос. «Вы приучили, — бросает она путиловским делегатам, — своих жен сладко есть и мягко спать, и потому вам страшно остаться без заработка. Но мы этого не боимся. Мы готовы умереть, но добиться 8 часов работы. Мы будем бороться до конца. Победа или смерть! Да здравствует 8-часовой рабочий день!» (Л. Троцкий, Наша первая революция)

Безымянная героиня международного рабочего класса, живое воплощение теории перманентной революции, эта книга посвящается тебе.

Вступительное слово

В 1949 году приход к власти в Китае Коммунистической партии под руководством Мао Цзэдуна подготовил почву для освобождения более полумиллиарда рабочих и крестьян от гнета землевладельцев и империализма. К середине 1950-х годов была выполнена не только основная задача буржуазно-демократической революции — упразднение прежней системы землевладения, окончание колониального правления, действительное национальное объединение и создание базовых условий для развития капитализма — но и устранение самого капитализма.

Подобное развитие событий подтвердило основную идею теории перманентной революции, разработанной Львом Троцким: класс капиталистов в слаборазвитых странах, с запозданием появившийся на исторической арене, неспособен осуществить свою собственную буржуазную революцию. Вместо этого он остается привязанным к феодальными землевладельцам, с одной стороны, подчиненным своим империалистическим хозяевам, с другой.

В период развертывания Русской революции меньшевистская позиция заключалась в том, что все страны должны пройти стадию буржуазно-демократического развития, прежде чем оказаться способными двигаться к социализму. Согласно этой идее, период капиталистического развития необходим прежде всего для создания промышленности, а вместе с тем и современного рабочего класса. Только по прошествии такого периода можно будет рассматривать вопрос о борьбе за социализм. Это объясняет, почему меньшевики встали на сторону российской буржуазии и оказались в итоге в лагере контрреволюции.

Слабость этой идеи заключалась в опоре на узко-национальное восприятие каждой страны, при котором игнорировался контекст — мировая обстановка, где рост могущественных империалистических стран привел к господству их на мировом рынке. Это изменило условия, при которых нарождающийся класс национальной буржуазии в слаборазвитых странах был способен развиться в современный капиталистический правящий класс.

Если бы Ленин и Троцкий придерживались подобной точки зрения, они не настаивали бы на передаче всей власти Советам, то есть на передаче власти рабочим, а искали бы компромисс с «прогрессивным крылом» российской буржуазии, ограничивая рабочие организации ролью оппозиции внутри буржуазно-демократической системы.

Причина, по которой Ленин и Троцкий не пошли по этому пути, заключается в том, что они прекрасно понимали, что в условиях России 1917 года это все не представлялось возможным. В России имела место перманентная революция, то есть революция, начавшаяся как буржуазно-демократическая, но перешедшая вскоре к социалистическим задачам и ставящая во главе рабочий класс.

Несмотря на эти важные уроки Октябрьской революции, Коммунистический интернационал под руководством Сталина вернулся к меньшевистскому взгляду — теории «этапов»; первый из которых — буржуазная революция, открывающая возможность капиталистического развития и лишь спустя годы подготавливающая почву для второго этапа — социалистической революции.

Именно эта идея объясняет ту роль, которую официальные коммунистические партии сыграли в Испании во время Гражданской войны, а также в Италии и Франции в конце Второй мировой войны. Коммунистические партии порождали иллюзию существования «прогрессивной» буржуазии, задачей которой являлось развитие общества. Поражение испанских рабочих в 1930-х годах, итальянских и французских рабочих в конце войны — цена, которую рабочий класс заплатил за эту ошибочную идею.

К тому времени, когда Коммунистическая партия Китая (КПК) пришла к власти в 1949 году, ее руководство было охвачено идеей, что после взятия власти начнется «буржуазно-демократический» этап. Это объясняет, почему Мао изначально не решался на упразднение капитализма. Он находился в поисках слоев китайской буржуазии, с которыми рабочие и крестьяне могли бы образовать союз.

Тщательно проработанная книга Джона Робертса предоставляет первоисточники, подтверждающие, что после 1949 года Мао Цзэдун пытался действовать согласно этой точке зрения. Проблема, с которой столкнулся Мао, заключалась в том, что китайская буржуазия не желала подчиняться ему в его видении будущего. Большая часть китайской буржуазии поддержала Чан Кайши и бежала вместе с ним, в то время как Красная армия стремительно продвигалась вперед. Те, кто остались, пытались саботировать любую попытку КПК провести действительные реформы.

Ключевой элемент в понимании того, как КПК в конечном итоге ликвидировала капитализм в Китае, заключается в том факте, что у нее была государственная власть, то есть «отряды вооруженных людей», бывшие не полицией и солдатами буржуазного государства, а «Народно-освободительной армией, — армией, состоящей главным образом из крестьян, и стоящей под контролем Коммунистической партии. Старое же полуфеодально-буржуазное государство было разбито наступающими силами Мао.

Новое государство пыталось достичь компромисса с буржуазными элементами, но этого не произошло, не из-за некоего сознательного движения лидеров Коммунистической партии к «социализму», а потому, что интересы крестьян и рабочих были несовместимы с интересами коррумпированной китайской национальной буржуазии. Постепенно Мао обнаружил, что ему нужно взять под контроль всю экономику, и к середине 1950-х годов Китай превратился в то, что мы назвали бы «деформированным рабочим государством». Под этим подразумевается государство, где создана экономическая база рабочего государства, то есть проведена экспроприация землевладельцев и капиталистов, утверждены государственная собственность на средства производства и централизованное планирование, но оно «деформировано», поскольку рабочие не осуществляют государственную власть напрямую и они не контролируют систему в целом.

Первоначально плановая экономика оказалась чрезвычайно выгодной для трудящихся Китая. В своей работе Джон Робертс освещает тот громадный прогресс, который имел место, к примеру, в области освобождения женщин — ключевой индикатор прогресса для трудящихся в целом в любой революции. Он также уделил большое внимание шагам вперед и назад в завоевании прав женщин, соответствующих общим приливам и отливам самой революции.

Упразднение капитализма в Китае при Мао было достигнуто вопреки его первоначальным установкам, а не благодаря им. Мао обнаружил, что для проведения даже самых элементарных реформ он должен пойти против капиталистов. Возникла система, управляемая и контролируемая бюрократической кастой, стоящей во главе государства. По сути, это была та же система, что существовала при Сталине в Советском Союзе, чрезвычайно прогрессивная огосударствленная плановая экономика, обреченная, однако, на кризис в какой-то момент своего развития в случае дальнейшего пребывания под контролем бюрократии.

Объяснение этому можно найти в книге Льва Троцкого «Преданная революция», представляющую собой анализ Советского Союза, проделанный в 1930-ые годы. В ней автор поднимает перспективу неизбежного кризиса системы, который либо приведет к движению рабочего класса за завоевание политической власти или, в противном случае, к краху системы и возврату к капитализму. С большой дальновидностью Троцкий предсказал, что силы буржуазной контрреволюции выступят изнутри самой «Коммунистической партии».

Прогнозы Троцкого подтвердились спустя несколько десятилетий. После Второй мировой войны Советский Союз значительно укрепился. Его экономика многократно выросла, и он взял под свой контроль Восточную Европу. К востоку от нее Китайская революция успешно установила систему, аналогичную ее собственной. За этим последовала Кубинская революция, а затем победа Вьетнама над американским империализмом. Советский Союз укрепился не только материально, но и повысил свой авторитет в рабочем классе в международном масштабе. Рабочие всего мира чувствовали, что Советский Союз повсюду экспортирует революцию.

Однако все это лишь скрывало действительные процессы. Советская экономика после впечатляющего роста 1930-х годов начала замедляться и постепенно останавливаться, и в итоге в 1970-х годах она была близка к нулевому росту. Именно это определило конечный крах и хаотический возврат к капитализму после 1991 года.

В Китае движение за преодоление капитализма в 1950-х годах не было сознательным процессом, а определялось объективными факторами. Однако как только этот процесс начался, восходящая китайская бюрократия осознала, куда направлено это движение. При этом они также попытались удалить из учебников истории упоминание своих предыдущих позиций, пытаясь показать, что Мао с самого начала знал, что его целью была социалистическая революция. Этот факт демонстрирует Джон Робертс, сравнивая цитаты в более поздних версиях официальных партийных текстов с предыдущими.

Возвращение к капитализму в недавний период также не началось как сознательный выбор, но произошло на фоне всемирного кризиса сталинизма и трудностей, с которыми Китай столкнулся внутри страны. Первоначально политика Дэна была похожа на новую экономическую политику, которую большевики были вынуждены принять в начале 1920-х годов. В изолированной отсталой экономике, когда международная социалистическая революция потерпела поражение сразу после Первой мировой войны, Ленин понимал, что некоторые уступки рыночным механизмам были необходимы. Сочеталось это, однако, со всеобъемлющим государственным контролем над командными высотами в экономике и со строгим контролем внешней торговли.

Однако одно дело, когда относительно здоровое рабочее государство внедряет такую ​​политику, но совершенно другое, когда внедряется она привилегированной бюрократической элитой, стоящей над рабочим классом. Троцкий объяснял, что внутри привилегированной бюрократии со временем вырастет желание не только пользоваться плодами своего общественного положения, но и иметь возможность передать их своим потомкам, а это станет возможным только в том случае, если они перестанут быть просто привилегированными администраторами и станут собственниками средств производства. Именно это мы наблюдаем сегодня в Китае.

В данной книге содержится много информации о том, что в действительности происходило в преддверии 1949 года и в последующий период. Показывается, как сталинистская партия, декларируемой целью которой было достижение «первой стадии», буржуазно-демократической революции, была вынуждена вопреки самой себе вскоре перейти ко «второй стадии» и ликвидировать капитализм. Это стало блестящим подтверждением на практике теории перманентной революции Троцкого, хотя и в искаженном виде. Недавний возврат к капитализму, то есть контрреволюция, также подтверждает взгляды Троцкого, изложенные в его классической работе «Преданная революция». Таким образом, название «Китай: от перманентной революции к контрреволюции» отражает сущность 90-летней истории Китая и раскрывает то, что там в действительности произошло.

Сегодня Китай — совсем другая страна, по сравнению с 1949 годом. Получили развитие мощные средства производства, и вместе с ними возник и самый большой рабочий класс, когда-либо существовавший в истории. Но капиталистический Китай неизбежно столкнется с противоречиями капиталистического производства. Тогда китайские рабочие окажутся в поисках альтернативы и начнут они с рассмотрения своего собственного прошлого. Для этого им нужно будет раскопать правду, погребенную под горами официальной мифологии. Эта книга — часть такого процесса поиска правды.

Фред Вестон

Лондон, 26 октября 2015 года

Предисловие автора

Несмотря на многочисленные недостатки и неудачи, Китайская революция уступает только большевистской революции 1917 года, в звании величайшего события XX века и окажет еще большее влияние на XXI век. В 1949 году Народно-освободительная армия Китая (НОАК), возглавляемая Коммунистической партией Китая (КПК), пришла к власти, за короткий промежуток времени ликвидировав капитализм и помещичье землевладение. Сотни миллионов людей сбросили унизительное ярмо и вошли в мировую историю как граждане независимой страны. Создание Китайской Народной Республики ознаменовало собой грандиозную перемену в мировой истории.

Стремительное продвижение НОАК к победе на материковой части Китая произошло из-за провала предположительно хорошо обученных, хорошо вооруженных и хорошо финансируемых армий националистов. Скорость победы коммунистов ошеломила буржуазию Западной Европы и США. Победившая Коммунистическая партия Китая стала единственной реальной властью в стране, несмотря на ее программу «революционных этапов» и провозглашаемую цель в виде продолжительного существования правительства Народного фронта при отсутствии централизованного планирования или государственной собственности в ключевых секторах экономики.

Мелкобуржуазные политики, некоторые из которых заявляли о себе как о марксистах, были ошарашены и спешно приветствовали успех Мао. Данная работа стремится доказать, что победа Китайской революции под руководством сталинистской партии стала возможной из-за стечения особых и нетипичных обстоятельств. Американский и британский империализмы не смогли провести прямую интервенцию из-за анти-военных настроений у себя дома в особенности среди самих войск, которые предполагалось использовать против НОАК.

Также невероятную важность имело наличие могучего рабочего государства на границе с Китаем, СССР, предоставивший НОАК масштабную военную помощь на решающем этапе вооруженной борьбы против Чан Кайши и националистического Гоминьдана. Буржуазный режим Чана был настолько выродившимся и коррумпированным, что оказался неспособен организовать какое-либо серьезное сопротивление НОАК. В то же самое время, и возможно это имело важнейшее значение, наблюдалась масштабная волна крестьянских восстаний на территориях, подконтрольных Гоминьдану, против голода, землевладельцев и коррупции. Коммунистическая партия, будучи партией оппозиции, поднялась к власти на этой волне возмущений.

Сталинистская теория социализма в отдельной стране придала КПК узко-националистический кругозор. Революционная перспектива для Китая и России заключалась во взаимном сближении в рамках Социалистической Федерации совместно со странами Восточной Европы. Это привело бы к выработке международного производственного плана, использующего в комбинированной и рациональной манере человеческие и материальные ресурсы всех этих стран. Вместо этого, однако, националистические подходы как китайской, так и советской бюрократии, привели в итоге к разжиганию губительного Советско-китайского конфликта, поскольку каждая сторона пыталась защитить свои интересы тем или иным способом.

Несмотря на все свои недостатки, КПК смогла добиться того, чего не смогла сделать изнеженная китайская буржуазия, — установить подлинное национальное единство и создать современное государство. Рост китайской экономики после 1949 года был впечатляющим, о чем убедительно свидетельствует относительное экономическое развитие Китая и Индии за тридцать лет после революции. В 1950 году, вскоре после обретения Индией независимости, ее ВВП на душу населения опережал аналогичный показатель Китая на 36%. Индийская экономика росла примерно на 7% ежегодно, но к 1980 году ВВП на душу населения в Китае был на 12% выше, чем в Индии. Впоследствии это привело к еще большему росту, поскольку в Китае имелась централизованная государственная плановая экономика, заложившая экономический фундамент, на котором сегодня зиждется современный Китай.

Взявшие власть в 1949 году НОАК и КПК, являлись крестьянскими по своему составу и были совершенно изолированы от городского рабочего класса. Мао Цзэдун и КПК начнут строить государство в Китае по образцу сталинистской России — чудовищной бюрократической карикатуры на рабочее государство. Деформированное с самого своего рождения, но тем не менее, рабочее государство. Не было в нем ни советов, ни реальных профсоюзов, независимых от государства, ни подлинно марксистского руководства. Наиболее элементарные условия для рабочей демократии отсутствовали там с самого начала.

Подобные события были доселе невиданным явлением и бросали серьезный теоретический вызов революционерам. КПК пришла к власти, исповедуя сталинистскую теорию этапов и провозглашая политику создания буржуазной республики; и в рамках этого процесса, к примеру, была предпринята попытка приватизировать государственные банки «большой четверки». Был ли это путь вперед для колониальной революции, взяла ли верх теория этапов над теорией перманентной революции Троцкого?

Русская революция 1917 года ясно показала необходимость принятия мер, бывших по своему объективному характеру социалистическими, для решения проблем демократической революции в России. С тех пор теорию перманентной революции часто описывают как процесс, при котором революции в отсталых странах имеют естественную тенденцию выходить за рамки буржуазно-демократической фазы и перерастать в социалистические революции.

Имело ли место подобное в Китае? Если да, то как протекал этот процесс и каков был характер режима между 1949 годом и образованием деформированного рабочего государства в 1953 году? Эта книга исследует данные вопросы и дает на них ответы.

Победа КПК вызвала резонанс во всем мире и привлекла многих молодых людей к маоизму. Закрыв глаза на отсутствие рабочей демократии в Китае, они пришли к выводу, что победоносная китайская КПК должно быть порвала со сталинизмом. Мао приукрашивала и романтизировала даже часть троцкистского движения: Мао представляли как азиатскую версию Фиделя Кастро, он освободил КПК от господства Сталина и Коминтерна, он был вдохновляющим лидером Великого похода, он отвечал за разработку стратегии затяжной партизанской войны в сельской местности и возглавил революцию, которая успешно изменила Китай. Казалось, Мао был коммунистом нового типа, поэтом с идеологией, имеющей глубокие корни в китайской истории. Был ли Мао, несмотря на свои ошибки, настоящим революционером?

Даже ведущие марксисты вели себя так, словно были загипнотизированы Мао, и серьезные разногласия относительно причин и значения победы Мао вели к ощутимой теоретической путанице. К сожалению, путаница эта не осталась лишь в области теории, но превратилась в серьезную практическую проблему для революционеров при возникновении вопроса о том, как им следует отнестись к маоистским группам, словно грибы после дождя выросшим во всем мире в 1960-х и 1970-х годах.

Если маоизм действительно мог породить революцию, не должны ли марксисты отказаться от борьбы за отдельную революционную большевистскую партию? Была ли коммунистическая партия, организованная на маоистской основе, адекватным инструментом для достижения социализма? Не было бы лучше действовать как группа давления на существующее руководство, и возможно, даже объединиться с этими силами? Тот же вопрос сегодня задается в других формах: Революционная коммунистическая лига (LCR), французская секция Объединенного секретариата Четвертого интернационала долгое время считала, что партия, которая совершит социалистическую революцию во Франции, будет результатом «перекомпоновки» левых, участвующих в рабочем движении

То, что в феврале 2009 года LCR решила самораспуститься и создать Новую антикапиталистическую партию, — тот же самый аргумент, доведенный до своего логического завершения.

Стратегия «Народного фронта» была навязана мировому коммунистическому движению Сталиным в конце 1930-х годов, но ее принятие со стороны Мао и КПК привело к тому, что она по-прежнему рассматривается как возможный путь к революции. Сегодня ее наследие угрожает подорвать завоевания Венесуэльской революции из-за призывов части боливарианского руководства к мирному сосуществованию с капиталистами, банкирами и землевладельцами, которые по-прежнему контролируют две трети экономики страны. В этой книге дается оценка того, была ли стратегия Народного фронта необходима для победы Мао и создания Китайской Народной Республики, или же она задержала создание китайского рабочего государства и заложила основу для последующего возврата к капитализму.

Экономический рост Китая был колоссальным, но стартовал он с ужасно низкого уровня. Исход борьбы между Россией, Китаем и капиталистическими странами не определялся темпами экономического роста. Скорее, он определялся относительной совокупной экономической мощью двух лагерей, выраженной в накопленных ресурсах, в технике и культуре и, прежде всего, в производительности человеческого труда. С этой точки зрения мы сразу видим крайнее отставание как Советского Союза, так и Китая. Прямое военное вмешательство в Китай в 1949 году не состоялось, но сохранялась большая опасность, исходящая от экономического давления империализма, наиболее ярко выраженного в производстве недорогих и высококачественных товаров.

Экономические успехи в Китае были достигнуты несмотря на трудности, вызванные авантюрами «Большого скачка» (1959-62) и «Культурной революции» (1966-68). Большой скачок стал причиной общенационального голода, в результате которого до 20 миллионов китайцев умерли от голода. Культурная революция принесла с собой падение промышленного производства примерно на 15% в период с 1967 по 1968 год, что привело к резкому падению уровня жизни масс. Тем не менее, благодаря государственному планированию и контролю экономика быстро оправилась от этих двух серьезных сбоев.

Первоначально, хотя бюрократический контроль и ограничивал ее развитие, плановая экономика стремительно двигалась вперед. Но чем сложнее становилась экономика, тем больше КПК сковывала ее развитие. За одно поколение бюрократический контроль превратился в абсолютный тормоз производительных сил. С усложнением экономики вскоре стало очевидно, что вертикально выстроенная бюрократическая командная система не способна следить и управлять каждой деталью. Наблюдалось неуклонное снижение эффективности государственного планирования и резкий рост расточительства и коррупции. Последняя явилась основным фактором внутреннего разложения КПК, многие из членов которой расхищали государственные ресурсы в гигантских масштабах для личной выгоды.

Руководство КПК всячески изворачивалось, ища одно эмпирическое решение за другим для своих экономических проблем. Единственной неизменной чертой при этом оставалась решимость бюрократии держаться своих привилегий и власти, поэтому одна мера, которую они могли предпринять для решения проблем Китая, начисто исключалась — не могло быть рабочей демократии или участия масс в политике. Границы, в которых происходили изменения, служили тому, что каждая отдельная принятая мера становилась шагом к капитализму.

В этой книге описывается то, как КПК приняла ряд ключевых решений, принесших с собой качественное изменение характера китайского общества. В период 1980-1989 годов КПК положила конец государственной монополии на внешнюю торговлю и операции с валютой, отменила государственное планирование экономики, тем самым утвердив производство, направленное на извлечение прибыли, и приватизировала большую часть государственных предприятий, сохранив только те, которые имели стратегическое значение для государства. Коммунистическая партия Китая, сохранившая название «коммунистическая», в действительности является буржуазной партией. Возвращение капитализма — непреложный факт и задача, стоящая перед революционерами — это социальная революция.

Всякий осмысленный анализ Китайской революции и роли Мао в ней должен учитывать живые факты, и импонирующие исследователю и неприглядные, в частности решающее влияние тех объективных условий, в которых происходила революция. Нельзя не признать особый вклад сталинизма в Китайскую революцию, направление, которое он придал дальнейшему развитию событий, соответствующие последствия. События необходимо оценивать со всей серьезностью, анализировать их причины и следствия, чтобы получить правильное понимание роли сталинизма в развитии победоносной Третьей китайской революции, а затем и в последующем возвращении к капитализму.

В этой книге рассматриваются вопросы, представляющие важность для всех тех, кто интересуется революционными и контрреволюционными процессами, имевшими место в Китае:

Как могла контрреволюционная по своей сути сила со стратегией откровенного классового сотрудничества прийти к власти в ходе крестьянской революции в эпоху империализма?

Какие движущие факторы подтолкнули режим Мао, вопреки его собственным прогнозам и желаниям, принять меры, бывшие объективно социалистическими, и установить рабочее государство в Китае?

Третья китайская революция представляла собой суровую практическую проверку теории перманентной революции Троцкого и теории непрерывной поэтапной революции Мао. Какая теория выдержала эту проверку?

Откат Китайской Народной Республики к капитализму стал второй суровой практической проверкой анализа Троцкого. Оправдался ли его прогноз о том, что без политической революции сталинистское бюрократическое государство вернется к капитализму?

Однако в дополнение к вышесказанному в этой книге присутствует и другой важный момент. До 1949 года крестьянка в Китае подвергалась особому притеснению; запертая в семейном доме, не имевшая права разговаривать с посторонними людьми, ее ноги были физически деформированы для лучшего контроля, она становилась объектом непрерывного насилия в семье, одобряемого обществом, с ней часто обращались не лучше, чем с домашним животным. Китайская революция, в которую женщины внесли значительный вклад, сильно изменила жизнь китайских женщин. Это нужно признать и приветствовать. Однако с возвратом к капитализму многие достижения китайских женщин начали исчезать.

Социальная революция не может быть достигнута без каждодневной борьбы за улучшение положения женщин; такова азбука женского освобождения. Книга покажет, как начав с отличного старта, чем больше КПК вовлекалась в народный фронтизм, тем больше она была готова пожертвовать освобождением женщин в интересах крестьянина-мужчины, который на протяжении многих веков считал свою жену своей собственностью, не сильно лучшей чем вьючное животное. Сегодня КПК, несмотря на ее официальные заявления, тем увереннее и быстрее жертвует интересами женщин, чем лучше она укрепляет капитализм в Китае.

В этой книге выдвигается тезис о том, что политика того или иного режима или политической партии в отношении женщин является прямым показателем их приверженности революции. То, как деятельность КПК отрицательно сказывалась на китайской женщине, используется здесь как мера ее социалистических способностей.

Глава I. Первая Китайская революция: ранние годы Компартии Китая

1.1 Вступление

В этой главе описываются условия, при которых китайские крестьяне жили веками, и объясняется, почему они были тогда самыми мятежными на планете. Здесь также описывается развитие китайского рабочего класса и то, как группа убежденных революционеров, вдохновленных Октябрьской революцией, при помощи недавно образованного Коммунистического интернационала (Коминтерн, КИ), основала Коммунистическую партию Китая (КПК).

Коминтерн сыграл важнейшую роль в истории КПК, именно его представители определяли пути и сроки создания КПК, ее структуру, программу, стратегию и тактику. Делали они это, имея за плечами престиж Октябрьской революции, авторитет Ленина и возможность финансовой поддержки.

Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала (ИККИ) под руководством Зиновьева полагал Гоминьдан наиболее революционной из всех буржуазных сил, боровшихся против империализма за единство страны и независимость. ИККИ принял за чистую монету сообщения из Китая о том, что Гоминьдан пользуется массовой поддержкой и что подавляющее большинство, девять десятых рядовых членов Гоминьдана, являются рабочими и крестьянами, готовыми идти рука об руку с КПК. ИККИ пришел к выводу, что работа с Гоминьданом способна дать КПК свободный доступ к этим массам.

Только после нажима Коммунистического интернационала небольшая группа, представлявшую собой зарождающуюся КПК, согласилась вступить в Гоминьдан. Ленин в свое время настаивал на том, чтобы коммунисты, активно участвующие в национально-демократических революциях, сохраняли свою политическую и организационную независимость, но вскоре КПК обнаружила, что для того, чтобы следовать инструкциям ИККИ и оставаться в составе Гоминьдана, они обязаны пожертвовать своей политической свободой.

1.2 Условия жизни китайских крестьян

Типичным для традиционной китайской деревни было господство в ней небольшого числа семей. Во многих деревнях главный землевладелец или его агент был номинальным вождем, а никем не избираемое сельское правление отвечало за сбор налогов, предоставление рабочей силы для общественных работ и поддерживало правопорядок с возможностью арестовывать, судить и наказывать (даже казнить) преступников. Остальная часть населения держалась в подчинении за счет насаждения конфуцианства и посредством силовой группы (мин туан), состоящей из сыновей знати и наемных головорезов, где и те, и другие настаивали на своем отличии от вышестоящей инстанции. Такой порядок позволял зажиточным людям уклоняться от ответственности. Глава деревни, естественно, также был купцом и ростовщиком.

Коллективные наказания и почти поголовная нищета были нормой. Если землевладелец вступал в  конфликт с одним из своих крестьян, то данный крестьянин и его семья, возможно, даже его родственники, лишались земли и вынуждены были голодать. Таким образом, только самая жестокая и опасная для жизни крестьян провокация могла преодолеть их нежелание выступать против землевладельцев. В то же время непримиримость последних могла в экстремальных условиях превратить революцию в единственное средство выжить. [1]

Абсолютистские режимы, существовавшие в Китае более тысячи лет, по природе своей были насквозь коррумпированы. Сборщики налогов отправляли Пекину установленную дань, а их собственные доходы складывались из того, что они собирали сверх того; в 1927/28 году в провинции Хубэй таким образом ими было присвоено 77% собранных денег. [2]

Ричард Тоуни указывал на немаловажное различие между Китаем и Европой; в Китае не было земельной аристократии в том виде, в каком она существовала в Европе. Законы о наследовании требовали, чтобы земля делилась поровну между всеми сыновьями. В то время как глава семейства мог производить на свет сколь угодно сыновей, на практике это выражалось в жестких ограничениях на размер земельных владений. Это приводило к отсутствию наследственной землевладельческой знати, а потому земельный вопрос не имел характерных черт в виде крепостного, противостоящего феодалу или дворян, противостоящих буржуазии, как это было на Западе. Вместо этого крестьянин выступал против коалиции, простиравшейся от местного землевладельца и ростовщика до предпринимателя-капиталиста и международного финансиста, при посредстве чиновничества. В специфических условиях Китая крестьянин не мог получить землю без отмены всех существовавших тогда отношений собственности. Местная буржуазия не могла провести основательную аграрную реформу, необходимую для «антифеодальной» революции, поскольку это обернулось бы революцией против нее самой. [3]

Местные бюрократы обеспечивали себя и свои семьи постоянными привилегиями, выжимая из крестьян все, что только было можно, и составляли часть местной знати. Проще всего для них было конфисковать землю за неуплату налогов. Подобное широкомасштабное изъятие земель играло важную роль в подрыве общественного порядка, систематически подталкивая крестьян, стремящихся спастись от голода к яростным восстаниям. В крайних случаях восстание преуспевало в свержении династии, земельные права крестьян восстанавливались и коррумпированные, корыстные мандарины сменялись радикальными чиновниками, преданными идеалам нового режима — после чего цикл начинался вновь. [4]

Но у восточного деспотизма была важная особенность, из-за которой положение китайского крестьянина в корне отличалось от положения европейского крепостного. В силу климатических и территориальных условий (особенно больших пустынь) искусственное орошение являлось основой азиатского сельского хозяйства. Системы каналов создавались и поддерживались широкомасштабным скоординированным трудом. В Китае эти общественные работы требовали огромных армий трудящихся, организованных государством. Социальная стабильность зависела от того, могли ли деревни быть по большей части самодостаточными, от того, могли ли они полагаться на собственное сельскохозяйственное и ремесленное производство. Однако по мере разложения каждой из династий ирригационные проекты приходили в упадок, вызывая повсеместное недоедание и голод, а армии трудящихся создавали угрозу восстания. [5]

Сочетание этих факторов приводило к тому, что китайские крестьяне проявляли бунтарство в масштабах, превосходящих все, что только можно было увидеть в Европе. Стотысячные крестьянские армии, состоящие в основном из самых низших слоев населения, поднимали восстания. Восстания эти были более успешными, чем какие-либо в Европе, приводя к насильственному свержению правительств и установлению новых режимов; Две великие династии Китая, Хань и Мин, были основаны простолюдинами в результате крестьянских восстаний. [6] Но новым режимам совершенно не удавалось перестроить общественный порядок, так как эти крестьянские восстания были безнадежными попытками вернуть общество к вымышленному и идеализированному прошлому. [7]

Маркс описал этот процесс в статье о восстании тайпинов:

«…В восточных государствах мы постоянно наблюдаем неподвижность социальной базы при неустанной смене лиц и племен, захватывающих в свои руки политическую надстройку… За исключением смены династии, они не ставят себе никаких задач. У них нет никаких лозунгов… разрушение без какого-либо зародыша созидательной работы». [8]

Тем не менее, коллективная память о восстаниях прошлого была живой традицией в умах крестьян, которые поддержали, к примеру, восстание тайпинов, а затем и стратегию КПК в деревне. [9]

Китай оставался сравнительно незатронутым Европой в период до начала Опиумных войн (1839-1842 и 1856-1860), в ходе которых англичане обстреливали китайские порты и убивали китайцев, чтобы обеспечить себе продолжение торговли опиумом, основным источником доходов Британской Ост-Индской компании. Эти войны привели к принуждению Китая импортировать опиум, наложению огромных сумм в качестве компенсации, к открытию китайских портов для британской торговли на неограниченный срок. Компенсации выплачивались из займов, сделанных у британских банков, увеличивались налоги на крестьян для оплаты этих займов. Отток серебра для оплаты опиума и долгов в сочетании с прогрессирующим разорением китайской кустарной промышленности из-за дешевого британского импорта, особенно хлопка, подкосил страну и положил конец самодостаточности деревень. Закрытый характер общинной системы, которая была опорой социальной стабильности Китая, подходил к концу, и чем больше терялась самодостаточность, тем сильней была бедность крестьян и тем крупнее были вытекающие отсюда политические волнения. [10]

Восстание тайпинов, охватившее Китай примерно с 1849 по 1863 год, угрожало свержением династии Цин благодаря популярности программы восставших, включавшей национальную целостность перед лицом империализма, радикальную аграрную реформу, устранение торговли опиумом и запрещение бинтования ног. Его поддержка шла от самых низов городских ремесленников и крестьян, опустошенных натиском дешевых товаров, производимых в Британии. Но для высших слоев общества это восстание имело глубоко консервативный эффект — они обнаружили, что могут положиться на британские пушки, чтобы удержать власть и сохранить взаимовыгодный статус-кво [11]. Россия, Франция, Япония, а затем Америка присоединились к этому разграблению и предоставили (с хорошей процентной ставкой) военную и финансовую поддержку, необходимую цинскому императору.

Силы европейского капитализма не хотели и не могли устранить архаичные социальные отношения, существовавшие в Китае. Как раз наоборот. Прибывшие в Китай агенты капитализма стремились ассимилировать докапиталистические формы и эксплуатировать их для собственной выгоды. Прямая или косвенная капиталистическая эксплуатация постепенно распространилась на подавляющее большинство народа задолго до того, как в китайском обществе установились полноценные капиталистические отношения. При этом уже существующим общественным формам постепенно придавалось иное содержание.

Когда Ричард Тоуни прибыл в Китай, он обнаружил, что в стране менее 56 000 км гравийных или асфальтированных дорог. В некоторых провинциях (например, в юго-западной провинции Гуйчжоу) дорог не было вообще, их не хватало даже для телег с волами или какого-либо колесного транспортного средства (хотя китайцы изобрели в свое время колесницу), и все товары перевозились на людских плечах, так как данный труд обходился дешевле, чем использование животных. Повторение голода на местах было неизбежным, поскольку имевшиеся в одном районе излишки не могли быть переброшены в другой, чтобы компенсировать возникший там дефицит. Подобное отсутствие транспорта также означало, что крестьянам не оставалось выбора относительно того, где продавать свои товары, они оказывались связаны по рукам и ногам местными торговцами, которые контролировали рынок и устанавливали цены. Не имея финансовых резервов и будучи обремененными долгами, подавляющему большинству приходилось продавать свою продукцию сразу после сбора урожая, когда цены были наиболее низкими. [12]

Для зажиточных крестьян было обычным делом составлять важное звено в цепи эксплуатации и заниматься коммерческой деятельностью, заведуя небольшими лавками и приторговывая сельскохозяйственной продукцией — покупать по низким ценам, продавать по высоким (отец Мао был одним из таких). [13] Естественным образом, эта деятельность перетекала в ростовщическое кредитование. Зажиточные крестьяне также заботились о том, чтобы отвечать за управление общинной землей, которая, таким образом, становилась еще одним средством эксплуатации. Глинобитные замки землевладельцев, окруженные жалкими хижинами крестьян, служили наглядным выражением разделения внутри деревень.

В конце XIX-начале XX вв. для землевладельцев стало обычным делом переезжать в город для более комфортного образа жизни, и их интерес к своим землям сводился в значительной степени к получению арендной платы и долговых выплат. Чем ближе к большому городу, тем выше была доля арендаторов — от 85% до 95% в случае Кантона (Гуанчжоу) в Квантуне (провинция Гуандун) [14]. Это не означало, что землевладельцы игнорировали возможность получения прибыли из других источников, но доли их были низкими: в Цзянсу 10% землевладельцев владели небольшими кустарными фабриками, удовлетворяющими местным потребностям, но лишь около 3% владели акциями крупных современных заводов. [15]

Повсеместный рост населения и численное давление крестьянства повысили стоимость земли и сделали сдачу ее в аренду идеальной формой инвестиций. Последняя становилась таковой благодаря небольшим размерам крестьянских хозяйств, что было свидетельством заинтересованности землевладельцев не в эффективном производстве продовольствия, а в дроблении земли для максимального увеличения арендной платы.

Наиболее состоятельные из них создавали компании для скупки земли и последующей пересдаче ее в аренду. По мере того как крестьяне все больше утопали в нищете, эксплуататоры их прибегали ко все более жестоким методам. К 1920-м годам в богатом рисоводческом крае между Кантоном и Гонконгом крестьяне являлись «рабами землевладельца… Арендную плату собирали с помощью веревок, цепей, кнутов и других орудий пыток». [16] Обычной картиной в дни сбора налогов было видеть, как жен и/или детей выставляли на продажу, чтобы погасить семейные долги.

Местная знать отсылала своих сыновей участвовать в весьма выгодной внешней торговле, используя затем полученную от нее громадную прибыль для покупки дополнительной земли и/или ссуд по ростовщическим ставкам. Рост торгового капитала и смычка его с империализмом, сближение местной знати с туземными капиталистами, компрадорами и западными капиталистами в совокупности порождали порочную амальгаму.  Она скупала огромные участки земли, сдавала их в аренду по грабительским ценам, опираясь при этом на разветвленную систему займов и жесткого взыскания долгов. Китайский капитализм как целое был привязан к империализму, и хотя он пытался при случае получить для себя чуть большую долю пирога, он не был способен играть какой-либо самостоятельной прогрессивной роли в экономическом развитии Китая.

Примерно 80% всего населения  Китая было движимо одной из самых устойчивых и мощных революционных сил во всей истории — жаждой земли со стороны голодающих крестьян. Непрерывная экспроприация мелких крестьян вследствие чрезвычайно высоких арендных ставок, ростовщичества и налогов в итоге оборачивалась концентрацией собственности в руках деревенских старост, ростовщиков и купцов-ростовщиков-компрадоров, и нередко встречались землевладельцы, имевшие 20 000 му (около 1500 га, почти 4000 акров) или более. Десяти процентам населения Китая, проживающего в сельской местности, принадлежало две трети всей земли. В провинции Шаньси 0,3% семей владели четвертью всех земель. В Чжэцзяне 3,3% семей владели половиной земли, а 77% бедняков владели не более чем 20% земли. В Гуандуне же, где 2% семей имели более чем половину всей земли, 74% населения принадлежало только 19% земли. Эти цифры объясняют, почему земельный голод крестьянина оборачивался классовой ненавистью к землевладельцу и всем его союзникам. [18]

Те, кому посчастливилось оказаться арендатором, платили от 25 до 66% своего урожая землевладельцу за пользование землей. С учетом небольших размером участков это означало вечный голод для огромной массы крестьян, не имевших возможности накопить какие-либо резервы. Случись всякое стихийное бедствие или неурожай, и арендатор был не в состоянии выплатить свою арендную плату и налоги, в результате чего оказывался вынужден занимать деньги у своего землевладельца или у члена его семьи. Фактически, арендаторы часто были вынуждены брать взаймы для оплаты семян на предстоящий посевной сезон или даже продуктов питания, чтобы прокормить свои семьи скудным рационом из проса. Арендаторы, которым приходилось занимать, неизбежно теряли землю. Хороший ростовщик взимал только 25% годовых, но ставки 40-80% были более типичными, а 150% не были такими уж редкими. Эти выплаты процентов ростовщикам сверх всех прочих долгов были главной причиной разорения крестьянских семей. [19]

Исследования источников средств к существованию китайских крестьян [20, 21] показывают, что даже более зажиточные крестьяне жили на грани минимально необходимого. Семьи мелких крестьян не могли прокормить себя тем, что производили их хозяйства. Разрыв этот восполнялся за счет работ на землях богатых крестьян. Или же их жены и дочери занимались кустарным производством, что традиционно приносило столько же или даже больше, чем тяжелый физический труд, но отрасль эта сильно пострадала из-за импорта с Запада. Все это вело к тому, что китайский крестьянин имел один из самый низких доходов на душу населения в мире. [22] Бедность крестьянских масс была такова, что целые слои сельского населения были низведены до условий существования животных, но которых при этом плохо кормили и с которыми скверно обращались. В результате ожидаемая продолжительность жизни составляла около 35 лет.[23]

В еще худшем положении находились безземельные крестьяне, составлявшие около одной трети от общего числа. Эти полурабы были вечно голодны, и лохмотья были им одеждой. Семья могла иметь одну общую пару брюк, когда отец уходил из дома, жена оставалась дома без одежды. По подсчетам Белдена, в неурожайный год семья из семи человек могла ожидать, что трое или четверо ее членов умрут от голода. [24]

Природа азиатского государства оказалась проблемой для российской сталинистской бюрократии. В азиатском государстве чиновники не имели права наследования своих должностей; они назначались, повышались/понижались в должности и увольнялись «верховной» властью. Китайские чиновники, как и советские бюрократы, своими привилегиями были обязаны своему положению в государственном аппарате, а не своей собственности, и потому не составляли имущий класс. Анализ и описание этой раболепной и коррумпированной бюрократии был деликатным вопросом для советского режима, поэтому из анализа Китая он исключался. В 1931 г. на конференции в Ленинграде было официально опровергнуто, что Маркс когда-либо выделял особый «азиатский способ производства»; история Востока объяснялась в западных терминах феодального развития.[25]

По этой причине ИККИ подчеркивал, что национально-демократическая революция в Китае является борьбой против феодализма. Эта концепция искажала представления КПК даже после того, как та пришла к власти, до такой степени, что главные банковские конгломераты были объявлены феодальными из-за их связей с лидерами Гоминьдана и их участия в практике ростовщичества.

1.2.1 Женщины в дореволюционном Китае

«Степень эмансипации женщины является естественным мерилом всеобщей эмансипации», а «об изменениях в ту или иную историческую эпоху всегда можно судить по сравнительной свободы женщин».[26] В Китае крестьянку можно было считать везучей в том смысле, что ее в свое время не задушили при рождении или не оставили без присмотра на верную гибель. Широкая распространенность самоубийств среди жен и дочерей являлись убедительным доказательством униженного положения женщин в Китае.

Женщинам отказывали в социальных контактах за пределами семьи, что подкреплялось калечением девочек посредством практики бинтования ног. Женщины были ограничены домашним и ремесленным трудом, на обширных территориях Китая женщины не обрабатывали землю. Делали это исключительно мужчины. Фольклор подпитывал патриархат и привязку женщин к дому такими поговорками, как: «не прорастет картошка, посаженная женщиной» и «горьки дыни, посаженные женщиной». [27]

Чувство изоляции и уязвимости женщины усиливалось тем, что молодая невестка находила мужа за пределами своей родной деревни, после чего та могла никогда более не увидеть своих родителей или братьев и сестер. Браки устраивались главами семей, и ни жених, ни невеста не имели здесь права голоса. Поскольку женщины рассматривались их кровными семьями как временные обитатели, которые покинут дом, достигнув детородного возраста, им отказывалось в праве владеть имуществом, а в их образование вкладывалось мало или совсем ничего; чаще дочери (и жены) продавались как дешевая рабочая сила и/или наложницы для погашения семейных долгов.

В Китае семья жениха платила «цену тела» семье невесты, подразумевая, что платили они не за молодую женщину, а за движимое имущество. Войдя в дом мужа, невеста обнаруживала на себе любопытные взгляды соседей, которые трогали ее, ощупывали мускулы рук, вертели из стороны в сторону, прикидывая, стоила ли она уплаченных денег. Крестьянки жили в полурабских условиях, часто наравне с домашними животными, принадлежавшими семье.

Практика избиения жены мужем и его матерью была общепринятой и почти повсеместной. Многие жены получали увечья или умирали в результате этих побоев. Положение жены на каждом шагу поддерживалось обычаями, подобным тем, когда семья мужа ела первой, а жена доедала то немногое, что оставалось. Вдовам не разрешалось вступать в повторный брак, а «примерная жена» кончала жизнь самоубийством, чтобы продемонстрировать верность своему умершему мужу. В действительности же это был механизм убийства пожилых женщин до того, как они станут бременем для семейных ресурсов.

Неравенство женщин находило глубокое отражение в китайской философии и религии, согласно которым естественный закон заключался в том, что женщине полагалось стоять ниже мужчины, и до прихода КПК китайское общество считало нормой ужасающее обращение с женщинами. Конфуцианство служило идеологической основой этого угнетения, поскольку оно провозглашало, что женщина должна прожить свою жизнь сначала под властью своего отца, после замужества — своего мужа, а после смерти мужа — своих сыновей. Говорят, что во всем написанном Конфуцием, нет ни единой строчки, восхваляющей женщин.

Приниженное положение китаянок не только ужасно сказалось на самих женщинах, но и вело к деградации всех человеческих отношений в китайском обществе.[28] Неудивительно, что реакцией многих женщин, чей муж-землевладелец был убит милицией или сельскими жителями, была не скорбь, а радость. C женами так плохо обращались в более консервативных слоях общества, что смерть угнетателя становилась радостным событием. Можно только представить себе эффект «скандального поведения» молодых женщин-коммунисток, коротко стригших волосы,  свободно ходивших и говоривших на публике с теми, кто не был их ближайшим родственником.

Порабощение женщин, их нищета и унижение были важным столпом китайского общества. Джек Белден описывал, как в аграрном Китае у богатых крестьян, имевших более одной жены и многочисленных наложниц, было много сыновей, выступавших в качестве их мин туан. Белден приводит пример одного землевладельца, который использовал свою семью из 68 человек, чтобы контролировать почти 1000 мелких владений. Любая подлинная попытка эмансипации женщин была революционной, потому что угрожала всей прогнившей социальной пирамиде.[29]

Тем больше хвала таким женщинам, как анархистка Хэ Инь Чжэ, способствовавшая основанию «Естественной справедливости», феминистского журнала, в котором был опубликован первый китайский перевод «Коммунистического манифеста». Говорят, что Хэ Инь, которая умерла в возрасте около 30 лет, часто заявляла, что именно феминизм принес марксизм в Китай, а не наоборот.

1.3 Промышленное развитие в Китае

В промышленном отношении Китай был страной огромных противоречий. Железные дороги, к примеру, получили быстрое развитие после поражения страны в первой китайско-японской войне, поскольку военные увидели их огромное стратегическое преимущество, но к 1925 году длина путей составляла всего около 12 300 км (7 500 миль). Почти все железные дороги находились в восточной половине страны и использовались в военных целях или в иностранных империалистических интересах для обслуживания промышленных и горнодобывающих комплексов. В пяти провинциях вообще не было железных дорог, а во многих — всего несколько миль.

Товары, произведенные с помощью самых развитых мировых технологий, хлынули в Китай, приведя к обнищанию многих сельских жителей и создав резерв дешевой рабочей силы, идеально подходящей для эксплуатации в промышленности. После 1905 года китайские города начали стремительно расти. К 1919 году население Шанхая превысило 1,9 миллиона человек. За четыре года, с 1919 по 1923 год, Пекин вырос с примерно 600 000 человек до более чем одного миллиона. Другие города, такие как Кантон и Ухань, превратились в крупные городские центры.

Этот новый рабочий класс состоял в основном из крестьян-иммигрантов. Индустриализация давала крестьянину не только дополнительный доход, но и возможность самостоятельного существования вне большой семьи. Это обособленное существование подорвало абсолютный авторитет главы семьи, а вместе с ним и покорность официальному чиновничеству, что привело к большей восприимчивости к новым, в том числе революционным идеям — процессу, имевшему много общего с численным ростом и радикализацией рабочего класса России примерно пятидесятью годами ранее.[30]

Великая война 1914-1918 гг. оказала громадное и неожиданное влияние на Китай. Принадлежащие китайцам фабрики, заводы и верфи, базирующиеся на новейших капиталистических технологиях и подходах, и возникавшие в таких местах, как Шанхай и Кантон, порождали современный рабочий класс. В национальном масштабе число промышленных рабочих быстро выросло до двух миллионов в 1922 году, еще два миллиона были шахтерами, железнодорожниками и моряками, также было около десяти миллионов ремесленников. В Шанхае в 1923 году на 57 фабриках работало от 500 до 1000 рабочих, а еще на 49 работало более 1000 рабочих — к 1927 году количество фабричных рабочих в Шанхае оценивалось примерно в четверть миллиона. Из 12 миллионов несельскохозяйственных рабочих в Китае примерно три четверти работало на крупных предприятиях, с числом работников более 500 человек.

Почти половину шанхайских рабочих составляли женщины — работавшие на фабриках по производству шелка, пряжи и сигарет. КПК, однако, была склонна рассматривать их как фактор, снижающий воинственность трудящихся, а не как союзника в освободительной борьбе.[32] На шанхайских хлопчатобумажных фабриках женщины в возрасте от 14 до 19 лет составляли более половины рабочей силы. С этими женщинами обращались по возможности хуже, чем с мужчинами, бригадиры присваивали 40% их заработка, спали они по 30-40 человек в комнате, их могли избить за ошибки в работе, их могли запирать в клетках за нарушение дисциплины для всеобщего обозрения. Такова была альтернатива принудительным бракам или продаже в рабство голодающими родителями. Понятно, что основные жалобы этих работников касались не заработной платы, а условий, в которых они работали и жили.[33]

Рост китайского производства привел к столкновению честолюбивых китайских капиталистов с укоренившимися в стране иностранными интересами. Национальная буржуазия столкнулась с серьезными проблемами из-за господства иностранного капитала, усугубленного сделанной им ранее уступкой, согласно которой иностранные товары (в отличие от китайских) не облагались пошлиной. Иностранному капиталу принадлежали почти все железные дороги (непосредственно или в виде залога), более половины судоходных компаний в китайских водах и почти все торговое судоходство. Иностранные капиталисты вцепились в китайскую промышленность мертвой хваткой, высасывая из нее все соки. В такой ситуации наиболее предприимчивые слои национальной буржуазии были готовы поддержать антиимпериалистические партии, призывавшие к революции. [34]

Как только удельный вес рабочего класса в социальной революции превышает определенное число, он становится доминирующим фактором, и между Россией в 1917 г. и Китаем в 1927 г. наблюдалось примерное равенство. Хотя пропорционально его было относительно мало – несколько миллионов при населении страны в более чем 400 миллионов человек — такая концентрация пролетариата приобретала два качества, которые при правильном политическом руководстве могли иметь решающее значение в национально-демократической и социалистической революционной борьбе. Во-первых, он располагался в городах, во-вторых был единственной социальной группой, которая могла предложить крестьянам решение земельного вопроса. [35]

1.4 Первая Китайская революция: Сунь Ятсен и национализм

С 1840 года всем слоям китайского общества становилось все более очевидным, что в Китае что-то в корне не так и необходимы основательные перемены. К началу ХХ века недовольство старым режимом и требования перемен достигали точки кипения. Становилось все более ясным, что старый режим не желал идти по пути реформ, но был полон решимости цепляться за власть и привилегии. Множились организации, ставящие перед собой цель в виде революционного свержения династии Цин и создания национальной буржуазной Китайской республики, особенно на юге и востоке страны с центром в Кантоне и Шанхае. [36]

Между 1905 и 1912 годами Сунь Ятсен строил политическое движение, стоявшее за военное свержение режима династии Цин. Престиж Сунь Ятсена возник благодаря тому, что он успешно объединил небольшие революционные группы в единую крупную партию, создав более эффективную базу для националистической борьбы. Сунь был приверженцем буржуазно-демократической революции, и между 1900 и 1908 годами он возглавил или организовал не менее пяти попыток восстаний. В начале 1911 года еще одна его попытка в Кантоне потерпела неудачу, но 10 октября 1911 года солдаты в провинции Хубэй восстали и провозгласили республику. Это не породило особого отклика со стороны общества, но произойдя внутри военно-бюрократического аппарата, этого «толчка» было достаточно, чтобы опрокинуть насквозь прогнившую структуру.

В политическом плане Сунь Ятсен являлся представителем мелкой буржуазии, представлявшим социализм скорее как расплывчатое состояние благополучия,  нежели как социальную и экономическую систему. Его знаменитые «Три принципа освобождения китайского общества от империализма» специально исключают идею о том, что для этого может потребоваться классовая борьба; вместо этого используется понятие «народ», дабы затушевать идею о том, что в Китае могут присутствовать отличные друг от друга классы с отличающимися интересами.

После свержения маньчжурской династии сторонники Сунь Ятсена в Нанкине (столица провинции Цзянсу) объявили себя Национальным собранием и избрали его президентом малоконсолидированной федеративной Китайской Республики. В этом качестве он заключил сделку с представителем старой династии (генерал Юань Шикай военачальник с севера, располагавший большими силами), предложив тому пост президента, если он устроит постоянный отъезд маньчжуров.[37] Вместо того, чтобы мобилизовать массы по всей стране на реализацию социальной программы по свержению режима, Сунь Ятсен — следуя классическому образцу азиатского типа восстания — просто сменил состав верхушки. Партия либеральной буржуазии и национально-демократической революции пошла на реакционный компромисс с контрреволюцией. [38]

После восстания тайпинов власть императора была скорее номинальной, чем фактической, реальная же власть принадлежала губернаторам провинций. Республика, установленная в 1911 году, окончательно устранила остатки преданности императору, и губернаторы провинций, отстаивая свои интересы, взяли на себя как военную, так и гражданскую власть. Эти региональные милитаристы попадали в сферу интересов великих держав, и непрекращающиеся гражданские войны отражали конфликт интересов между ними. В Маньчжурии Япония поддерживала Чан Цзолиня, в то время как Великобритания поддерживала У Пейфу в Северном Китае и Сунь Чуаньфана в Центральном Китае. Несмотря на распад страны, пекинское правительство оставалось символом национального суверенитета Китая, поэтому его захват оставался целью Сунь Ятсена и националистов.

Провал революции 1911 (известной как Первая китайская революция) продемонстрировал слабость национальной буржуазии. Формирование стабильного национального правительства, создание национального рынка, проведение радикальной земельной реформы оказались выше возможностей этой социальной группы. Сунь Ятсен подчинился реакции, в результате чего через два года после 1911 года партия революции была поставлена вне закона, а Сунь Ятсену пришлось искать убежища в Японии. Путаница, беспорядок и неразбериха теперь стали обычным явлением, вплоть до победы КПК в 1949 году.

После Первой китайской революции положение национальной, средней и мелкой буржуазии еще более ухудшилось из-за распада страны и непрекращающихся гражданских войн. Прежняя всеобщая ненависть к монархии теперь была направлена ​​на военачальников и их покровителей, империалистов. Энергия, которая раньше направлялась на крестьянское восстание, теперь питала националистическое движение огромной силы, выступавшее за воссоединение страны и против империализма.[40]

1.5 Коммунистический интернационал 1919-1923 гг.

На II Всемирном конгрессе (19 июля — 7 августа 1920 г.) Коминтерн рассмотрел три основные проблемы, с которыми столкнулись коммунисты в «колониальных и отсталых странах»: как избежать соглашательских и оппортунистических позиций по отношению к национальной буржуазии, как избежать ультралевизны и каков должен быть их общий стратегический подход. Ленин опубликовал тогда «Детскую болезнь левизны в коммунизме», стремясь направлять и обучать молодых и часто ультралевых лидеров зарождающихся коммунистических партий несектантскому подходу к социал-демократии, парламентским выборам, уже существующим профсоюзам и националистическим партиям в колониальном мире.[41]

Именно на этом конгрессе Коминтерн утвердил централизованную структуру и согласился с тем, что стратегическая линия Интернационала является обязательной для партий-членов, но национальная секция свободна в решениях относительно ее реализации, особенно тактической и каждодневной деятельности. Ленин, возможно, и рассматривал Октябрь 1917 года как модель будущих революций, но он подчеркивал, что конкретные события в каждой стране обладают приоритетом в рамках повседневной борьбы.

1.5.1 Стратегия Единого фронта

Важным событием в стратегической ориентации Коминтерна стало принятие стратегии Единого фронта на III Всемирном конгрессе (июнь-июль 1921 г.). Концепция Единого фронта была выдвинута Паулем Леви, лидером Коммунистической партии Германии (КПГ), на основе уроков Капповского путча. Утром 13 марта 1920 года бригада солдат во главе с Вольфгангом Каппом вошла в Берлин и объявила правительство СД в Германии низложенным. Не прозвучало ни единого выстрела, правительство просто разбежалось. Вместо этого путчу бросили вызов рабочие. Карл Легин, правый лидер главной федерации профсоюзов, призвал к всеобщей забастовке. Сначала КПГ колебалась, но основная масса рабочих без колебаний бросилась в борьбу. К 15 марта забастовка приобрела всеобщий характер, и, столкнувшись с совместными действиями профсоюзных активистов, социал-демократов и коммунистов, путчисты сдались и отступили.[43]

Следует отметить, что Единый фронт не был какой-то новой концепцией; она определенно присутствовала в трудах Ленина уже в феврале 1905 года.[44] Там Ленин призывал к единому фронту всех революционных сил для подготовки восстания, исходя из лозунга «врозь идти, вместе бить», но, как и во всех других своих статьях на эту тему, подчеркивал безусловную необходимость сохранения полной политической независимости партии рабочего класса. Хорошо известный и классический пример ленинского применения Единого фронта на практике имел место в сентябре 1917 года, когда генерал Корнилов во главе белой армии наступал на Петроград. Несмотря на контрреволюционный и репрессивный характер Временного правительства Керенского (в июле оно пыталось объявить большевиков вне закона), необходимо было всецело участвовать в борьбе против открытых сил реакции в лице Корнилова. Стратегия Ленина на протяжении всего 1917 года заключалась в том, чтобы атаковать главного врага, помещиков и капиталистов, и реакцию, не нападая прямо на реформистских вождей, а обходя их с флангов, доказывая на деле, что меньшевики и эсеры неспособны решительно действовать в интересах рабочих и крестьян.[45]

Единый фронт нанес поражение реакции как в России, так и в Германии, и Леви, поддержанный большинством ЦК КПГ, опубликовал 8 января 1921 г. «Открытое письмо», в котором предлагал новую стратегию привлечения рабочих масс к коммунизму. В  письме призывалось к созданию объединенного фронта с ограниченным числом конкретных требований (включая повышение заработной платы и амнистию политзаключенным) с другими левыми партиями и профсоюзами, и было одобрено Лениным.

Зиновьев и Бухарин (оба сторонники «теории наступления», согласно которой европейский капитализм был настолько слаб, что ему достаточно было сильного толчка, чтобы рухнуть) резко выступили против «Открытого письма», и без вмешательства Ленина ИККИ выступил с его публичным осуждением. [47] Зиновьев, используя ИККИ, направил в Берлин эмиссаров, которые потребовав лояльности Коминтерну и заключения блока с ультралевыми, отстранили Леви от руководства и добились согласия КПГ на вооруженное восстание. [48]

Первым шагом восстания стал призыв КПГ к общенациональной всеобщей забастовке. Плохо подготовленная забастовка ограничилась членами КПГ и ближайшими сторонниками, которые совершили классическую ошибку ультралевых, попытавшись остановить фабрики не путем получения большинства голосов за забастовку, а путем борьбы с теми рабочими, которые шли на работу. Забастовка потерпела фиаско, что позволило социал-демократическим профсоюзным лидерам с негодованием осудить раскольническую тактику КПГ. Тысячи активистов были брошены в тюрьмы, десятки тысяч потеряли работу, а количество членов КПГ сократилось с почти 400 000 до менее чем 150 000 человек. [49]

События в Германии убедили Ленина и Троцкого в необходимости обсуждения стратегии и тактики в качестве основной темы на III Всемирном конгрессе Коминтерна. После долгих и жарких дебатов Ленин и Троцкий получили большинство в поддержку политики Единого фронта, однако сторонники «теории наступления» не признали тогда свою неправоту. [50,51]

Эта политика означала новый подход к социал-демократам и националистам. Совместные действия предлагались там, где можно было достичь минимального согласия по практическим мерам. Таким образом, коммунисты надеялись продемонстрировать массам, что они находятся в авангарде классовой борьбы и отстаивают долгосрочные интересы всех трудящихся масс. Чтобы такая стратегия оказалась успешной, должно было присутствовать достаточно зрелое руководство, не поддающееся ни нетерпению (ультралевизна), ни оппортунистическому давлению. Еще одним условием любого единого фронта была независимость Коммунистической партии. Любое соглашение, ограничивавшее компартию в свободе критики и агитации, было «абсолютно неприемлемо». [52]

1.5.2 Сотрудничество с национально-революционными движениями

Национально-освободительная борьба в странах Востока, особенно в Китае, обращала на себя большое внимание Коминтерна, и Ленин потратил много времени и сил на выработку общей стратегии участия коммунистов в антиимпериалистических единых фронтах в колониальных и полуколониальных странах.[53]

В ноябре 1919 г. и вновь в июне 1920 г. Ленин описывал, как был положен конец феодальному гнету в России после того, как пролетарская революция свергла буржуазию, после того, как пролетариат на деле показал, что как правительство он способен завершить аграрную революцию. [54, 55] Аграрная революция могла быть движущей силой революционной борьбы крестьян против империализма, но только диктатура пролетариата, поддерживаемого крестьянской беднотой, могла полностью удовлетворить три самых насущных требования крестьянина: земли, отмены закладных и долгов, прекращения феодального гнета, выраженного, к примеру, в барщинном труде.[56]

Этот анализ был представлен как Коминтерну, так и коммунистическим организациям Востока, и Ленин хотел, чтобы к нему подошли ответственно как к стратегической основе для ориентации Интернационала на крестьянские массы в колониальных странах и как руководство к действию, к примеру, в Китае. Несмотря на то, что Россия являлась отсталой полуфеодальной страной, она имела достаточно сильный и политически продвинутый пролетариат, способный привести революцию к успеху под руководством большевиков. Каким образом можно было предложить ту же перспективу для таких стран, как Китай, где пролетариат, хотя и испытывал быстрый рост, не достигал того социального или политического веса, который тот имел в России в 1917 году?

Ответ Ленина был двояким. Национально-освободительная борьба является составной частью мировой пролетарской революции. Каждую национальную революцию необходимо рассматривать в международном контексте, который «превратил нынешнюю стадию капиталистического развития в эпоху пролетарской социалистической революции». Вторая часть его ответа заключалась в том, что как то было продемонстрировано в самых отдаленных и «отсталых» бывших царских колониях, что даже без пролетариата, и с помощью Советского Союза крестьянские Советы могут существовать и руководить, не проходя через капиталистическую стадию.[58] Обязанностью национальных компартий была пропаганда и организация советов, соответствующая местным условиям, как только для этого возникает практическая возможность. Ленин подчеркивал: «Идея советской организации проста и может быть применяема не только к пролетарским, но и к крестьянским феодальным и полуфеодальным отношениям». [59]

На II Конгрессе Коминтерна присутствовали представители 11 стран Азии. В дискуссиях по аграрному, национальному и колониальному вопросам господствовали позиции, продвигаемые Лениным. Ленин призывал молодые компартии колониальных стран к активному участию в зарождающихся национально-революционных движениях, но предупреждал в особенности о следующем:

 «…необходимость решительной борьбы с перекрашиванием буржуазно-демократических освободительных течений в отсталых странах в цвет коммунизма… Коммунистический Интернационал должен идти во временном союзе с буржуазной демократией в колониальных и отсталых странах, но не сливаться с ней и безусловно охранять самостоятельность пролетарского движения даже в самой зачаточной его форме». [60]

Маринг («Хенк» Сневлит) расширил доклад Ленина [61] и объяснил, что противостояние империализму требует «свержения власти помещиков… Только аграрная революция может пробудить огромные крестьянские массы». Подчеркивалось, что борьба против патриархальности и отсталости является важнейшей составляющей борьбы против империалистического господства и что такая борьба содействует Советскому Союзу и пролетарской революции на Западе. [62]

Коминтерн ожидал, что начальный революционный период в колониях и полуколониях (в том числе и в Китае) будет носить националистический характер. На этом начальном этапе местные коммунисты могут и должны вступать во временные союзы, создавая, однако, рабочие и крестьянские советы для ответа чаяниям широких масс крестьян. В своем докладе Маринг еще раз подчеркнул важность требования захвата и раздачи земли крестьянам со стороны крестьян. Борьба за осуществление этих революционных мер означала бы, что при содействии и под руководством Советского Союза и Коминтерна национальная революция могла бы «перейти к социализму, минуя капиталистическую стадию».

Состоявшийся в сентябре 1920 г. в Баку, Съезд народов Востока определил, что беднейшие крестьяне Востока не обязаны проходить через буржуазную демократию, чтобы приобрести способность к самоуправлению; не обязаны проходить фазу капиталистического развития, прежде чем суметь перейти к советскому строю. «Крестьянские массы Востока должны образовать революционные крестьянские Советы с беднейшими крестьянами в качестве руководящих элементов и немедленно разрушить систему помещичьего землевладения». [63] Принято было считать, что российский опыт показал, что середняки поддержат социалистическую революцию, если сложившийся режим одобрит захват помещичьей земли и ее раздачу крестьянам.

Данная стратегия никогда не будет применяться в Китае. Вместо этого, она была преднамеренно искажена последующим советским руководством, что отвечало потребностям внутрипартийной борьбы руководящей фракции в российской компартии.

1.5.3 Движение 4-го мая, радикализация рабочего движения, основание КПК

В последовавших после Первой мировой войны мирных переговорах и соответствующих торгах победители растоптали суверенитет Китая. Распространенные тогда иллюзии в отношении англо-американской демократии развеялись, широко признавалось, что, кто бы ни выиграл войну, империалистическая эксплуатация Китая и других колониальных стран продолжится. В такой ситуации Октябрьская революция становилась предметом интереса, особенно после того, как советское правительство отказалось от территорий, прав и привилегий, которые царское правительство лишило Китая в прошлом. Такой разительный контраст с Версальским договором оказал глубокое влияние на китайских радикалов, студентов и интеллектуалов.

Милитаристы были крайне непопулярны, и их безучастное отношение, когда те согласились на передачу немецких концессий в провинции Шаньдун Японии, а также с расширением японского контроля над Маньчжурией, стало последней каплей — родилось движение открытой массовой оппозиции, начавшейся с Движения 4 мая. [64] 4 мая 1919 года в Пекине около 5000 студентов университетов напали на резиденции особо покорных Японии министров. Документы, захваченные студентами, показывали, что решения в Версале были основаны на предварительных договоренностях между правительством Пекина и японцами. На следующий день студенты в Пекине как один объявили забастовку, за ними последовали студенты по всей стране.

Китай отправил ранее более 150 000 рабочих для работ в армиях союзников во Франции, Бельгии, Месопотамии и Африке. Возвратившись, те уже обладали опытом рабочей организации. Радикализованные Движением 4 мая и имеющие опыт работы в профсоюзах, вернувшиеся рабочие сыграли ключевую роль в событиях начала июня, когда профсоюзные лидеры объявили забастовку в Шанхае; по подсчетам, в ней участвовало около 100 000 промышленных рабочих. Через несколько дней правительство в Пекине было вынуждено сместить провинившихся министров и освободить арестованных.

Примеру рабочих Шанхая последовали рабочие всей страны, что стало поворотным моментом в становлении рабочего класса Китая как самостоятельной политической силы. Забастовки поставили вопросы классового характера в центр политической мысли, утвердившейся после 4-го мая. Старые, традиционные радикалы считали, что приход необразованных масс подрывает китайскую национальную революцию. Левые из Гоминьдана стремились интегрировать подъем рабочих в корпоративистскую стратегию, делающую классовую борьбу излишней (в целом в Гоминьдане полагали, что отсталость Китая ведет к тому, что классовая борьба становится отвлечением от национальной революции). Однако более радикальные элементы видели в классовой борьбе средство освобождения китайского общества от империализма. В сентябре 1919 г. в Шанхае была создана Китайская ассоциация возвратившихся рабочих, боровшаяся за повышение заработной платы, право проводить собрания, право выступать с публичными речами в целях повышения благосостояния рабочих и т. д. В период с 1919 по 1923 г. в Шанхае прошло более 450 забастовок.[66]

Движение 4 мая было массовым походом против империализма, феодализма и коррупции. Его поражение потрясло и разделило движение на сторонников постепенных изменений и радикалов во главе с Чэнь Дусю (декан филологического факультета Пекинского университета). Чэнь приобрел известность в стране благодаря тому, что основал радикальный ежеквартальный журнал «Новая молодежь», который публиковался на разговорном китайском, а не на классическом китайском языке. Наиболее продвинутые в политическом отношении приходили к выводу, что для осуществления чаяний народа необходима революционная организация, и обращали взор на ленинизм и марксизм. [67]

Находясь под впечатлением от Русской революции Чэнь решил посвятить специальный выпуск «Новой молодежи» марксизму; последний вышел 1 мая 1919 года под началом Ли Дачжао (главного библиотекаря Пекинского университета) в качестве редактора. В университете Ли тайно организовал Общество изучения марксизма, членом которого был Мао Цзэдун. Сотрудничество Чэнь Дусю и Ли Дачжао оказало глубокое влияние на первого, который вскоре после этого начал считать себя марксистом.[68] За распространение листовок с критикой президента и премьер-министра Китая Чэнь Дусю был арестован пекинскими властями 11 июня и был вынужден подать в отставку. Освободившись в ноябре, в январе следующего года он переехал в Шанхай, чтобы стать профессиональным революционером.

В марте 1920 г. глава Дальневосточного бюро Коминтерна Григорий Войтинский встретился с Ли Дачжао, чтобы оценить возможность создания в Китае Коммунистической партии. По рекомендации Ли Войтинский отправился в Шанхай, чтобы встретиться с Чэнь Дусю, который уже сформировал  политическую группировку с довольно широкими рамками. К концу мая 1920 года Войтинский убедил Чэня официально провозгласить создание Коммунистической партии Китая, помог ему разработать программу, создать временный Центральный комитет и образовать первую официальную коммунистическую ячейку в Шанхае. Войтинский принимал непосредственное участие во всех этапах и аспектах формирования и организации партии, его с полным правом можно рассматривать как архитектора КПК на ее начальном этапе.[69]

Без помощи со стороны Коминтерна нельзя было обойтись для создания в столь короткие сроки дисциплинированной большевистской организации. Чэнь Дусю происходил  из семьи богатых правительственных чиновников, Ли Дачжао был выходцем из крестьянин. Для них обоих материальная и теоретическая помощь Коминтерна в создании КПК заменяла десятилетия теоретических исследований, дискуссий и практического партийного строительства. Вопросы, с которыми столкнулись Чэнь и Ли, значительно повысили свой уровень, а изучение марксизма осложнялось еще и тем, к примеру, что не существовало китайского эквивалента термина «пролетариат». Это делало выражение центральных марксистских понятий вдвойне проблематичным. Фэрбэнк отмечает, что этой путанице в переводе марксистских терминов Мао придавал особое направление, чтобы усилить видимость ортодоксальности в его трудах. Например, Мао переводил слово «пролетариат» как «неимущий класс», в который включал безземельных рабочих и очень бедных крестьян, составлявших большинство населения Китая, и таким образом оправдывал свою так называемую крестьянскую ориентацию. [70]

Китайские коммунисты с размахом отпраздновали Первое мая 1920 года в Шанхае, Пекине и ряде провинциальных городов. В августе 1920 года коммунистические группы в Шанхае, Пекине и Кантоне выпустили газеты «Мир труда», «Голос труда» и «Рабочие», чтобы распространять идеи коммунизма среди рабочих, объяснять причины их угнетения и эксплуатации, призвать их к организации профсоюзов.[71] В ноябре 1920 года шанхайская группа сделала «Новую молодежь» своим официальным органом и основала подпольный ежемесячник «Коммунист» — первое в Китае издание, посвященное пропаганде коммунизма. Вскоре и другие коммунистические группы были созданы в Ухане, Чанше и Кантоне. Был учреждена Лига социалистической молодежи, в который входил, в частности, Пэн Шучжи.[72] КПК приняла решение о выпуске ежедневной газеты в Пекине («Дальневосточный ежедневник»), но сразу же поняла, что силы партии недостаточны для поддержания такого предприятия, и вместо этого выпустила еженедельник «Еженедельный гид». [73]

Тридцати восьми лет от роду, Маринг был ведущим членом Коммунистической партии Индонезии (первоначально ИСДА, а затем КПИ) с момента ее основания и сыграл важную роль в том, чтобы убедить ее принять стратегию вхождения в массовое националистическое движение Сарекат ислам. Маринг считал это основной причиной успеха, достигнутого при создании ИСДА, и энергично продвигал ту же стратегию для других стран на II конгрессе Коминтерна в июле 1920 года. В качестве секретаря Комиссии по национальному и колониальному вопросам он тесно сотрудничал с Лениным, был избран членом ИККИ, а затем делегирован представлять ИККИ в Китае. Прибыв в Шанхай 3 июня 1921 года, он сразу же начал продвигать стратегию вхождения. [74]

С самого начала Маринг сосредоточился на организации первого общенационального съезда КПК. Партия была тайно создана в Шанхае в июле 1921 года 12 делегатами, представлявшими 57 человек из семи местных коммунистических групп в Китае и одной в Японии. Секретарем партии стал Чэнь Дусю, Ли Дачжао возглавил отдел пропаганды. Принятая программа партии в точности повторяла программу большевиков и призывала к вступлению в Коммунистический интернационал.[75] В следующем месяце Чэнь стал освобожденным работником и одновременно секретарем партии, занимая эту должность до июля 1927 года.

Делегаты I съезда обсуждали характер будущей Китайской революции, прогнозируя, что она будет национально-демократической, но крайне маловероятно, что Гоминьдан сможет провести ее успешно, подразумевая, что КПК возглавит буржуазно-демократическую революцию, как это произошло в России.[76] Держа в уме свои собственные перспективы, Маринг прилагал все усилия, чтобы смягчить наиболее враждебные по отношению к Гоминьдану заявления, дабы сохранить дверь открытой для сотрудничества между ним и КПК.[77]

Коммунистические ячейки по всей стране вскоре были организованы в партийные отделения: Пекин, Кантон, Гонконг, Хунань (где Мао Цзэдун стал местным лидером и создал крупнейшее и наиболее организованное отделение КПК), Цзинань, Шанхай, Сычуань, Тяньцзинь и Ухань. Эти отделения действовали на трех уровнях: нелегальная «малая группа» членов партии, Социалистическая лига молодежи, действовавшая полуоткрыто, и открытые образовательные общества.[78] КПК признала, что женщины сталкиваются с особыми проблемами, которые делают их наиболее угнетенной частью угнетенных классов, и борьба за эмансипацию женщин тесно связана с битвой за социальную революцию. КПК создала специальный женский отдел на II съезде партии, состоявшемся в 1922 году, для организации и руководства женщинами в революционной политике. Этим отделом руководила Сян Цзинъюй, одна из сокурсниц Мао из Хунани и единственная женщина в ЦК партии.

Данный отдел выработал список демократических требований, среди которых значились: право на самоопределение в браке, равные отношения между мужем и женой, право голоса на выборах, право занимать должности и получать образование, защита женского и детского труда, отмена всех ограничений для женщин. Благодаря этим требованиями Сян привлекла в партию большое количество женщин. Женский отдел с его ограниченными ресурсами сосредоточился на поддержке активности женщин на производстве, такой, например, как первая забастовка работниц на шелковых фабриках Шанхая в 1922 году с требованием введения 10-часового рабочего дня и повышения заработной платы на 5 центов в день. Первый митинг женщин под руководством партии прошел 8 марта 1924 г. в Кантоне, где группа студенток и работниц выступили с лозунгами: «Равная плата за равный труд», «Защита детского труда и беременных матерей», «Запретить покупку рабынь», «Равное образование для всех», «Больше никаких малолетних невест», «Долой милитаристов», «Долой империализм».

1.6 Итого

Важность дисциплинированной партии с четкой, непримиримой революционной позицией была полностью осознана Лениным только в результате многолетнего опыта, поэтому неудивительно, что Чэнь Дусю не сразу пришел к такому же выводу, на основе исключительно собственного опыта. Первая большевизация КПК, которая ввела концепцию и практику демократического централизма (например, признание авторитета ЦК) и которая широко приветствовалась лидерами КПК, была проведена под руководством Маринга. [79]

Счета и финансовые поступления ЦК КПК показывают, что до создания КПК Чэнь Дусю находил средства, необходимые для функционирования своей радикальной группы, за счет публикаций, продаж и пожертвований, но с образованием КПК резко возросли расходы и возникла острая нехватка средств. В 1921 году расходы достигли эквивалента почти 18 000 китайских серебряных долларов. КПК удалось собрать только около 1 000 долларов и получить от ИККИ 16 650 долларов. В 1922 году, как сообщается, КПК вообще не собирала денег, а расходы были покрыты за счет 15 000 долларов, пожертвованных из Москвы.[80] Кремль финансировал не только Чэнь Дусю, чья ежемесячная зарплата составляла 30 долларов, но и все региональные организации партии. Мао, по имеющимся данным, получал 60-70 долларов в месяц на содержание себя и свою деятельность в Хунани. Таким образом, представители ИККИ не только имели за спиной престиж Октябрьской революции, коллективный опыт большевистской партии и авторитет Коминтерна, они также были источником материальных ресурсов, становившегося основным фактором постоянного контроля, который Коминтерн осуществлял над КПК.

Примечания

[1] Hinton, W. Fanshen, Pelican, 1972.

[2] Chen Han-sheng, The Burdens of the Chinese Peasantry, Pacific Affairs, 1929 2(10)644-658.

[3] Pearce, B. Marxism and the Asiatic Mode of Production, Rev. Hist. 2002 Vol 8 No 2.

[4] Mandel, E. Ten Theses on the Social and Economic Laws Governing the Society Transitional Between Capitalism and Socialism, 1973, w.m.org.

[5] Marx, K. British Rule in India, New York Daily Tribune, June 25, 1853.

[6] Harrison, J. The Communists and Chinese Peasant Rebellions, Victor Gollanz, 1970.

[7] Pantsov, A. The Bolsheviks and the Chinese Revolution 1919-1927, Curzon. 2000.

[8] Marx, K. 7 July 1882, CW 19:213-216.

[9] Chesneaux, J. Peasant Revolt in China 1840-1949, Thames and Hudson, 1973.

[10] McColl, R. The Oyuwan Soviet Area, Jnl of Asian Studies, 1961, 27(1) 41-60.

[11] Morley, D. 90 Years of the Chinese Communist Party. 2011, w.m.com.

[12] Tawney, R. Land and Labour in China, Allen & Unwin, 1932.

[13] Pantsov, A. and Levine, S. Mao, Simon & Schuster, 2012, p17.

[14] Tawney, Op. cit.

[15] Chen Han-seng, The Present Agrarian Problem in China, , 5th Biennial Conference of the Institute of Pacific Relations, Banff, Canada, August 14 to 28, 1933.

[16] Fairbank, Op. cit.

[17] Endicott, M. Five Stars Over China, Toronto, 1953.

[18] Mandel, E. The Third Chinese Revolution, May 1950. www.marxists.org.

[19] Tawney, Op. cit.

[20] Buck, J. Land Utilization in China, Paragon, 1964.

[21] Chen Han-seng, Op. cit.

[22] Allen, R., et al., Wages, Prices and Living Standards in China 1795-1925, http://cei.ier.hit-u.ac.jp.

[23] Slee, C. Peoples’ Republic of China at 60, Green Left Weekly #811, September 23, 2009.

[24] Belden, J. China Shakes the World, Gollancz, 1951, p151.

[25] Wittfogel, K. Results and Problems of the Study of Oriental Despotism, Jnl of Asian Studies, 1969, 28(2)357-365.

[26] Marx, K., and Engels, F. The Holy Family, w.m.org.

[27] Samyorup, Women in the Chinese Revolution (1921-1950) New Vistas Publications.

[28] Belden. Op. cit. p311.

[29] Belden. Op. cit. p310.

[30] Franke, W. A Century of Chinese Revolution, 1851-1949, 1970, Blackwell, p95-99.

[31] Ho Kan-chih, A History of the Modern Chinese Revolution. 1960, PFLP, p12-15.

[32] Saich, T. The Origins of the First United Front in China, Brill, 1991, p116-117, p87.

[33] Conway, F. Women in the Chinese Revolution, Fourth International, 1951, 12(4)109-113).

[34] Basin, A. The Failure of the Chinese Communist Party 1921-27, MA Thesis. Montreal University, 1973.

[35] Morley, Op cit.

[36] Fairbank, Op. cit.

[37] North, R. Moscow and the Chinese Communists, Stanford U.P., 1963.

[38] Serge, V. The Class Struggle in the Chinese Revolution, 1927, Rev. Hist. 5(3)83.

[39] Jacobs, D. Recent Russian Material on Soviet Advisers in China: 1923-1927. The China Quarterly, No. 41, 1970, p103-112.

[40] Pantsov, The Bolsheviks … Op. cit.

[41] Lenin, V. Left-Wing Communism: An Infantile Disorder, May 1920 CW 31:17-118.

[42] Riddell, J. The Comintern in Lenin’s Time, Socialist Voice Pamphlet, 2008.

[43] Brooks, M. The Kapp Putsch: the United Front in Action, 2010, w.m.org.

[44] A Militant Agreement for the Uprising, 1905, CW8:158-166.

[45] Woods, A. Bolshevism the Road to Revolution, 1999, w.m.com.

[46] Lenin, V. Remarks on the Draft Theses on Tactics … , June 1921, CW 42:319.

[47] Broue, P, The German Revolution 1917-1923. Brill, 2004, p473.

[48] Vatlin, A. International Communism and the Communist International 1919-43, MUP 1998, p120.

[49] Cliff, T. Lenin Vol. 3, Bookmarks, London, 1987.

[50] Lenin, V. Speech in Defence of the Tactics of the Communist International, July 1920, CW 32:470-473.

[51] Trotsky, L. First Five Years of the Communist International, New Park, p328.

[52] Chattopadhyay, K. The Marxism of Leon Trotsky, Progressive Publishers, India, 2006.

[53] Lenin, V. Report of the Commission on the National and Colonial Questions, July 1920 CW31:240-245.

[54] Lenin, V. Address to 2nd Congress of Communist Organisations of the East, Nov 1919, CW 30:161.

[55] Lenin, V. Preliminary Draft Thesis on the Agrarian Question, July 1920, CW 31:152-164.

[56] Lenin, V. From a Publicist’s Diary, Aug. 1917, CW 25:278-286.

[57] Lenin, V. Revision of the Party Programme, June 1917, CW 24:469.

[58] Lenin, V. Report on the Commission … Op. Cit. p244.

[59] Ibid, p243.

[60] Lenin, V. Draft Theses on National and Colonial Question, June 1920, CW31:149-150.

[61] Supplementary Theses on the National and Colonial Question, 2nd Congress CI, w.m.org.

[62] Riddell, Op. cit.

[63] Report of 6th Session, Baku Congress of the Peoples of the East, September 1920, www.marxists.org.

[64] Lewis, J. Peasant Rebellion & Communist Revolution in Asia, Stanford U.P. 1974.

[65] Chow Tse-tung, The May Fourth Movement, Harvard U.P. 1960.

[66] Dirlik, The Origins of Chinese Communism O.U.P. 1989, p57 and 63.

[67] Morley, Op. cit.

[68] Alexander, R. International Trotskyism 1929-1985, 1991, Duke U.P. rosswolfe.files.wordpress.com.

[69] Dirlik, Op. cit. p153 et seq.

[70] Fairbank, Op. cit. p250.

[71] Dirlik, Op. cit. p149-150.

[72] Peng Shuzhi, Introduction to Leon Trotsky on China, 1976, Monad.

[73] Saich, T. The Origins … Op. cit., p116-117.

[74] Dov Bing, Sneevliet and the Early Years of the CCP, The China Quarterly, 1971, No. 48, p677-697.

[75] Saich, T. The Rise to Power of the Chinese Communist Party, Sharpe, 1996 p11.

[76] Chang Kuo t’ao, The Rise of the Chinese Communist Party 192l-27, Lawrence, 1971, p136-152.

[77] Dov Bing, Op. cit.

[78] Pantsov and Levine, Mao, Op. cit. p121.

[79] Benton G. Bolshevising China: From Lenin to Stalin to Mao, 1921–1944. Leeds Univ., East Asia Papers No. 22, 1966.

[80] Pantsov and Levine, Mao, Op. cit.

Джон Питер Робертс

Материал дополняется